Как я была принцессой - [124]

В середине ноября из газетной вырезки, переправленной мне Министерством иностранных дел, я узнала, что Шахира попала в больницу с обширным ожогом левой стороны тела – от шеи до бедра. Причиной этому был целый чайник кипятка, который служанка вылила на девочку, когда та сидела в ванне. Еще раньше мне стало известно, что дети переехали в дом, принадлежащий Бахрину, в Куала-Лумпуре. Я так и не смогла узнать, живут ли они там со своим отцом, или с Элми, или, возможно, только со слугами. Зато теперь всем стало известно, что в ванной, где купали Шахиру, не было даже горячей воды. Новость о несчастье с дочерью стала для меня страшным шоком. Мой бедный ребенок страдал от боли и находился в больнице, где вряд ли кто-нибудь говорил по-английски! Всего несколько месяцев назад Шах не знала ни слова по-малайски – как могла она теперь пожаловаться или рассказать, где у нее болит? Я представляла себе, как она плачет и зовет маму, как боится осмотров и процедур, как лежит в палате совершенно одна. Я охотно подставила бы под кипяток свой собственный бок, если бы это могло защитить мою восьмилетнюю дочь.

При помощи хитрости и уговоров мне удалось выяснить, в какой больнице находится Шахира. И снова я часами сидела у телефона и умоляла сестер и докторов помочь мне связаться с дочерью или хотя бы сообщить о ее состоянии. Никто из них не смел нарушить инструкции и вызвать неудовольствие королевской семьи. В течение двух с половиной дней я каждые полчаса набирала номер больницы, надеясь, что хоть у одного человека найдется достаточно смелости и благородства, чтобы передать больной девочке, что мама волнуется и любит ее. Напрасная надежда. Представителям австралийского посольства также отказали в доступе к информации о здоровье ребенка.

Это происшествие широко освещалось в международной прессе, и, видимо, именно поэтому Бахрин сам приехал, чтобы спустя несколько дней забрать Шахиру из больницы и отвезти ее в Тренгану. Журналисту, который, словно услышав мой незаданный вопрос, спросил, не останется ли у девочки шрамов, он на ходу небрежно ответил: «Что ж, по крайней мере, она мусульманка, и ей никогда не придется обнажать тело». В этот момент я с радостью задушила бы его собственными руками.

Несчастье с Шахирой получило широкую огласку в средствах массовой информации, и немного угасший интерес к нашему делу вспыхнул с новой силой. Поняв, что я не могу одновременно быть новостью и рассказывать о новостях, я решила уйти с Десятого канала и распрощаться с телевидением.

Через несколько недель после принятия такого решения ко мне обратились с предложением написать эту книгу. Оно застало меня врасплох и заставило мысленно вернуться к событиям, о которых я очень давно не вспоминала. Я ничего не писала с самого детства: тогда я часто и с удовольствием сочиняла стихи, но это прекратилось в тот день, когда начались сексуальные домогательства моего отчима. Даже в десять лет я понимала, что есть вещи, которые невозможно и не нужно выражать словами, если хочешь сохранить рассудок.

Поступившее восемнадцать лет спустя предложение написать книгу о моей жизни в Малайзии и о похищении Аддина и Шахиры помогло мне по-новому взглянуть на некоторые вещи. Я поняла, что до этого времени жила или, скорее, выживала только потому, что ставила перед собой простые и конкретные задачи: дышать, есть, спать, мыться, бороться за своих детей, готовить еду, спорить с политиками, давать интервью и пытаться работать. Я уже привычно делила свою жизнь на «до» и «после», в глубине души считая, что она кончилась в тот момент, когда похитили детей. В своем новом доме я отвела две комнаты Аддину и Шах и восстановила в них всю обстановку, как будто ждала, что дети вот-вот вернутся и мы заживем как прежде. Со временем игрушки, книги и бейсболки пропитались пылью и комнаты стали напоминать мавзолей.

Я жила, окруженная горем, будто черным облаком. Но время шло, и чувство вины заставило меня прятать свое горе от друзей. Они-то продолжали жить по-настоящему: рожали детей, путешествовали, встречались и расставались. Нечестно было заставлять их вечно помнить о моем трауре и заражать своей депрессией.

Я поняла: пришло время меняться. Время понять и принять, что Аддин и Шахира теперь носят одежду других размеров и на многое смотрят уже не так, как раньше. Время разобрать и раздать наконец их вещи, оставив только самые дорогие и памятные. Время обратиться за помощью к профессионалу, который расскажет, как изменились мои дети после всего, что им пришлось перенести, и поможет мне представить их повзрослевшими. Возможность дать выход своим эмоциям в разговоре с опытным и тонким психотерапевтом, специалистом по детской психологии и лечению стрессов, принесла мне огромное облегчение. Не беспокоясь больше о чувствах окружающих и сдержанности, я смогла рассказать ему обо всех своих ночных кошмарах, вывалить все накопившееся раздражение на людей, пытавшихся утешать меня банальностями и общими словами. Все эти перемены стали фундаментом для новой жизни, которую я не смогла бы начать, если бы не познала себя, не достигла внутреннего равновесия и не запаслась предохранительным клапаном.