Как я боялась генералов - [16]

- Хальт! - Я срезала его автоматной очередью почти в упор и едва не убила солдата стрелковой роты Ивана Некрещенных - это от него убегал фриц, у которого кончились патроны.

- Так их! В гробину!.. - крикнул Иван и, вытерев лицо грязным рукавом маскхалата, исчез с глаз.

Лукин, оказывается, менял позицию. Когда я добралась до его расчета, "максимка" уже снова закатывался на полную ленту.

Вскоре все было кончено. Рота Рогова заняла деревню Новолисино. На короткой передышке я пересчитала по пальцам свое микровойско и несказанно обрадовалась: "Все живы!" Крикнула:

- Молодцы! Так держать!

За всех звонко ответил Сашка Школьников:

- А что мы - чикаться сюда из Сибири приехали?

Его одернул дед Бахвалов:

- Не хвались, мазурик, в бой идучи! Примета есть.

...Они сидят на пулеметных коробках, курят, переговариваются вполголоса, подшучивают друг над другом - остывают после схватки. А я гляжу на них и не могу наглядеться. Двадцать четыре.

В широких маскировочных халатах поверх дубленых полушубков, в касках, надвинутых по самые брови, в кургузых валенках, обвешанные оружием и снаряжением, со стороны они кажутся нескладными, неуклюжими. Но для меня мои ребята - красавцы!

Разве не красив Пырков? Рослый, широкоплечий, прямоносый. Глазищи серые, а ресницы - спичку положи - не скатится. И смешливый Школьников симпатяга. Мордашка лукавая, как у хорошенькой девчонки. А вот и еще один - Миронов. Лицо у него широкое, густо-нагусто засыпанное мелкими веснушками, а глаза умные и улыбка застенчивая, хорошая.

И пожилой красноярец Андрианов - ворчун - мужик что надо, хотя меня пока еще сторонится. Ничего, Иван Иваныч, подберу и к тебе ключик, дай время... И сержанты мои как на подбор: Непочатов, Лукин, Нафиков. В отличие от солдат халаты их подпоясаны, а барашковые воротники полушубков выпростаны наружу. Для чего же, как не для форса? А если снайпер возьмет на мушку? Вот ты их и не опекай по мелочам! А четвертый сержант - дед Бахвалов - вылитый Морозище с автоматом на шее: хоть сейчас на школьную елку - было бы у ребятишек визготни.

"Смерть страшна тому, кто о ней думает. А ты не думай. Не поминай ее, косую! Не испытывай судьбу. Подумал - пропал: безносая тут как тут и голову косой с плеч..." Вот так наставляет своих подчиненных добровольный агитатор Василий Федотович - сибирская борода.

- Кончай перекур. Встать! Ура, ребята! Даешь Вязьму!..

Мы Прилепы, Никольское взяли,

За Карманово храбро дрались.

Вражьи танки на воздух взлетали,

Вражьи "юнкерсы" падали вниз!

Вперед, Сибирская, несокрушимая,

Грудью вставшая за свой народ!..

Такая была у нас любимая песня. Кто сочинил слова - неизвестно. А пели мы ее на мотив "Гвардейского марша".

Взяли Вязьму и дальше пошли без передышки. Немало деревень и сел освободили за зимнюю кампанию, а в конце марта опять встали в оборону почти под самым Дорогобужем, на реке Осьме.

Весной нас почему-то с запозданием переобмундировали в летнюю форму. И вдруг оказалось, что для меня прислали все женское: и верхнее и исподнее. Юбчонка, к примеру, не шагнуть; гимнастерка - обдергушка. Как в таком воевать или на учебном поле по-пластунски ползать? Когда я, донельзя расстроенная, рассматривала на свет тонкие чулки, не зная, что с ними делать, дед Бахвалов мне посочувствовал:

- Что ж они, мазурики, не понимают, что человеку не на танцульки бегать, а по траншее шастать!

Но заменить ненужные мне вещи на мужское оказалось не так-то просто. Отпросившись у самого комбата, я лично ходила на полковой пункт вещевого довольствия. Там только руками развели: "Богу богово, а женщине женское". Возмутилась ужасно: "Какая я, к чертовой бабушке, женщина, если воюю за мужчину!" Но и это не помогло. Так и парилась весь июнь в зимнем мужском обмундировании: в суконных галифе и шерстяной гимнастерке. Хорошо, что из женской рубашки вышла отличная пара портянок, а то хоть на голые ступни сапоги напяливай. Неизвестно, сколько бы мне еще томиться, если бы вдруг комдив Моисеевский не возмутился моим неавантажным внешним видом: на коленях и на локтях дырки, на галифе сзади заплата бурого цвета. Комдиву я все и объяснила. Буквально через день получила все с иголочки, мужское, разумеется. И даже с доставкой на дом. Так до самой Победы и не снимала штаны-галифе.

И вообще оказалось, что лучше бы на время войны мне так и числиться мужчиной.

В летнем наступлении я опять была ранена, уже под Смоленском, на знаменитой Соловьевской переправе. Там же погибли дед Бахвалов, славные сержанты Нафиков и Вася Непочатов. Многие мои ребята были ранены. Но Смоленск был взят!

Я снова и опять не по своей вине утратила свою часть. Моя Сибирская дивизия, получившая после штурма Смоленска почетное наименование Смоленской, пока я лечилась в полевом госпитале, пополненная, в спешном порядке была переброшена на Южный фронт. Это было большое горе в моем юном командирском возрасте: все, буквально все, опять начинай с начала. Казалось бы, не все равно где воевать? Нет, не все равно, и даже очень не все равно. Недаром раненые после выздоровления в свои части рвутся: в свою полковую семью, под родные знамена, к родному солдатскому костру. А мне в этом не повезло. Так и попала после выписки из госпиталя в новый боевой коллектив, в третью по счету дивизию. И уже на должность командира пулеметной роты.