Как воспитывали русского дворянина. Опыт знаменитых семей России – современным родителям - [12]

Может показаться, что эти примеры слишком мало связаны друг с другом. Между тем связь есть, хотя ее и трудно четко обозначить.

Все эти столь разные ситуации сформированы общим «силовым полем» этических требований, которые выводили любые проявления трусости, малодушия, слабости за рамки достойного поведения.

Результаты такого воспитания сказывались подчас в поступках, которые в другой культурной среде выглядели бы позерством.

В. Н. Карпов, вспоминая о жизни харьковского студенчества в 1830–1840-е годы, отмечает: «Так как дворянство того времени держало знамя своего достоинства на достаточной высоте, то общий тон, даваемый им, не мог не влиять и на молодежь из бедного сословия, вырабатывая в ней сознание собственного достоинства». В качестве доказательства он приводит следующий эпизод. Богатый помещик, предводитель дворянства Бахметьев прислал на имя ректора университета 500 рублей (по тем временам сумма значительная) с просьбой разделить их в качестве единовременного пособия между тремя беднейшими студентами. Было вывешено соответствующее объявление, но никто на него не откликнулся. Тогда сама администрация выбрала трех беднейших студентов; их пригласили к ректору, который долго уговаривал их принять деньги, но получил решительный отказ. «— Бедный тот, кто лишен всяких способностей, кто хронически болен и потому бессилен противостоять напорам жизни! — заявили студенты. — А мы, господин ректор, не бедны, если признаны целым университетом достойными быть студентами. При этом мы здоровы и сильны». Присланные деньги были переданы в благотворительное общество…

Екатерина Мещерская свидетельствует: «Рожденная в роскоши, слыша с детства со всех сторон разговоры о нашем богатстве, привыкшая к большому штату слуг, вежливых и предупредительных, не знаю почему, я не впитала в себя идей, приписываемых нашему привилегированному сословию, и ни у меня, ни у брата, ни у кого из моих сверстников не было в крови той иждивенческой психологии, которую я впоследствии встречала и сейчас иной раз встречаю у нашей молодежи». Как видим, нравственный облик человека формирует не уровень материального благосостояния, а уровень этических требований. Пусть нам не покажутся преувеличением признания Кати Мещерской: «И когда в первый же вечер, придя с работы, моя мать принесла мне свой ужин, мне показалось, что я получила звонкую пощечину». Вскоре, нарушив запрет матери, Катя устроилась в школу преподавать музыку своим сверстникам. Рассерженной матери она твердо заявила: «Не сердитесь на меня, прошу вас! Вы все еще считаете меня ребенком, а я ведь все, все вижу! И ваши страданья. Ну поймите вы меня: я сама должна зарабатывать себе на хлеб!»

Мы не должны представлять себе этих людей некими суперменами. Просто они были приучены превозмогать по мере сил страх, отчаянье и боль и стараться не показывать, как это трудно. Для этого требовалось не только мужество, но и безукоризненное умение владеть собой, которое достигалось путем длительного и тщательного воспитания.

Глава 7 Сдержанность и самообладание

«Превыше всего человеку нужно иметь volto sciolto е pensieri stretti (открытое лицо и скрытые мысли. — итал .)»

Честерфилд. Письма к сыну

Герой романа Бульвера-Литтона «Пелэм, или Приключения джентльмена» охотно делится с читателями своими наблюдениями над жизнью светского общества.

«Я неоднократно наблюдал, — пишет он, в частности, — что отличительной чертой людей, вращающихся в свете, является ледяное, невозмутимое спокойствие, которым проникнуты все их действия и привычки, от самых существенных до самых ничтожных: они спокойно едят, спокойно двигаются, спокойно живут, спокойно переносят утрату своих жен и даже своих денег, тогда как люди низшего круга не могут донести до рта ложку или снести оскорбление, не поднимая при этом неистового шума». Пелэм всегда немного утрирует и насмешничает, однако здесь он недалек от истины. Совершенно в том же духе поучает своего сына граф Честерфилд: «Человек, у которого нет du monde [10], при каждом неприятном происшествии то приходит в ярость, то бывает совершенно уничтожен стыдом, в первом случае он говорит и ведет себя как сумасшедший, а во втором выглядит как дурак.

Человек же, у которого есть du monde, как бы не воспринимает того, что не может или не должно его раздражать.

Если он совершает какую-то неловкость, он легко заглаживает ее своим хладнокровием, вместо того чтобы смутившись, еще больше ее усугубить и уподобиться споткнувшейся лошади».

Эти рассуждения хорошо иллюстрирует эпизод из романа Стендаля «Красное и черное». Жюльен Сорель, который совсем не умел ездить верхом, отправился кататься с молодым маркизом Норбером де ля Моль и тут же свалился с лошади прямо в грязь. Когда за обедом маркиз спросил, как они прогулялись, Норбер поспешил ответить какой-то общей фразой, но Жюльен вступил в разговор и с юмором рассказал о своей неловкости и падении посреди улицы.

Его поведение вызвало одобрение знатоков светского этикета. «А из этого аббатика будет прок, — сказал маркиз академику. — Провинциал, который держится так просто при подобных обстоятельствах, да это что-то невиданное, и нигде этого и нельзя увидеть! Да мало того, он еще рассказывает об этом своем происшествии в присутствии дам!»