Как вам будет угодно, пастор! - [3]

И вот в очередное воскресенье мистер Боггис занялся одним из самых северных квадратов, в графстве Бакингемшир. Милях в десяти от Оксфорда он съехал с холма, направил машину к первому из намеченных домов — к обветшавшему особняку времен королевы Анны — и вдруг почувствовал, что день пройдет на редкость удачно.

Он поставил машину в ста ярдах от ворот и двинулся к дому пешком. Ему не хотелось, чтобы машину заметили до заключения сделки. Образ славного старикана-пастора как-то не вязался со вместительным фургоном. К тому же, пока он шел к входной двери, у него было время внимательно осмотреть дом снаружи и заготовить слова, наиболее подходящие к случаю.

Мистер Боггис бодро шагал по дорожке, маленький, толстоногий, с брюшком. Его круглое розовое лицо очень подходило для выбранной роли, а большие карие глаза навыкате простодушно, даже глуповато таращились на вас с румяной физиономии. На нем был черный костюм священника со стоячим белым воротничком, на голове мягкая черная шляпа. Под мышкой он держал старую дубовую палку, придававшую ему, как он полагал, беззаботный и беспечный вид.

Он подошел к парадной двери и позвонил. Послышались шаги, дверь отворилась, и прямо перед ним, а вернее, над ним выросла высоченная женская фигура в бриджах для верховой езды. Даже сквозь дым сигареты пробивался неистребимый дух лошадей и навоза, пропитавший ее насквозь.

— Ну? — спросила она, глядя на него с подозрением. — Что вам нужно?

Мистер Боггис приподнял шляпу, слегка поклонился и протянул ей визитную карточку; он бы ничуть не удивился, если б в ответ она приветливо заржала.

— Извините за беспокойство, — сказал он и замолчал, наблюдая за ее лицом, пока она читала.

— Ничего не понимаю, — она вернула ему карточку. — Что вам нужно-то?

Мистер Боггис пустился в объяснения насчет Общества охраны редкой мебели.

— Оно случайно не имеет отношения к социалистической партии? — спросила она, свирепо глядя на него из-под мохнатых выгоревших бровей.

Дальше все оказалось просто. Тори обоего пола, особенно любители верховой езды, всегда были легкой добычей для мистера Боггиса. В течение двух минут он превозносил до небес крайне правое крыло консерваторов, еще две минуты ушло на обличение социалистов. Он завершил обвинительную речь ссылкой на законопроект, внесенный как-то социалистами, о запрещении охоты на диких животных; а в заключение заверил свою слушательницу, что в его представления — «только не говорите епископу, милочка», — рай — это такое место, где можно каждый день, включая воскресенье, с утра до ночи охотиться со сворой неутомимых собак на лису, оленя и зайца.

Во время своей речи он не спускал с нее глаз; волшебное средство и здесь не подвело. Женщина расплылась в улыбке, обнажив огромные, пожелтевшие зубы.

— Мадам, — вскричал он, — умоляю вас, не позволяйте мне распространяться о социализме, а то меня не остановишь.

Тут она загоготала и, подняв красную ручищу, так хлопнула его по плечу, что он едва устоял на ногах.

— Входите! — рявкнула она. — Понять не могу, какого черта вам надо, но все равно входите!

К несчастью и немалому удивлению мистера Боггиса, во всем доме не нашлось ничего путного; и поскольку он никогда не тратил времени понапрасну, он вскоре извинился и откланялся. Все посещение заняло менее четверти часа — больше и не надо, говорил он себе, усаживаясь в машину, чтобы отправиться дальше.

В этом квадрате оставались только дома фермеров, и до ближайшего было полмили. То было просторное, довольно старое кирпичное здание с деревянной надстройкой; южную стену почти целиком затеняло великолепное грушевое дерево, все в цвету.

Мистер Боггис постучал в дверь. Он подождал, но на стук никто не отозвался. Он постучал еще раз, и снова напрасно; тогда он пошел вокруг дома, рассчитывая найти хозяев на заднем дворе, в коровнике. Там тоже не было ни души. Он догадался, что все ушли в церковь, и стал заглядывать в окна, надеясь высмотреть что-нибудь интересное. В столовой ничего. В библиотеке тоже. Сквозь следующее окно он заглянул в гостиную, и там, в оконной нише, под самым носом, он увидел прелестную вещицу — полукруглый карточный столик красного дерева, великолепно отделанный в стиле Хепплуайта, года примерно 1780-го.

— Ara-a-a, — произнес он вслух, прижавшись лицом к стеклу. — Молодец, Боггис.

Но это было не все. Там стоял еще и стул, всего один, но если он не ошибается, даже более искусной работы, чем столик. И тоже никак Хепплуайт? А какой красавец! Прорезная спинка украшена изящным орнаментом из веток жимолости, завитков и розеток; плетеное сиденье с необычным узором, ножки причудливо изогнуты, причем задние особым образом выгнуты наружу, а это верная примета эпохи. Изысканный стул.

— Еще до исхода дня, — тихо поклялся мистер Боггис, — я буду иметь удовольствие сидеть на этом чудесном стуле.

Если уж мистер Боггис покупал стул, он непременно на него усаживался. Это был у него любимый способ проверить покупку на прочность; необыкновенно интересно было наблюдать, как он осторожно опускается на сиденье, ожидая «прогиба» и безошибочно определяя еле заметную усадку, которую за долгие годы дали пазы и шипы.