Как уходили вожди - [6]

А ведь кроме работы в Управлении была ещё и научная, и лечебная деятельность, которую я не оставлял ни на один день. Я мечтал о времени, когда не будет ночных вызовов и звонков, когда можно будет распоряжаться не только своим временем, но и самим собой. Сегодня я свободен: читаю лекции то в Москве, то в Нью-Йорке, то в Лондоне. Меня не гложет мысль, что через два часа меня могут отозвать или что кто-то недоволен моим долгим отсутствием в стране. И всё же в этой спокойной академической жизни я иногда с грустью вспоминаю и сложные ситуации, которые могли для меня закончиться печально, и своих товарищей по консилиумам, по совместному лечению больных, с которыми провёл не одну бессонную ночь, и врачей бывшего 4-го управления, с которыми пришлось работать и которых сегодня превратили, в определённой степени, в изгоев, но равных которым по квалификации и самоотверженности я не знаю. Мы — профессионалы и профессионально делали своё дело.

Часть 1. Трагедия Л. И. Брежнева

Удивительно и непредсказуемо восприятие человеком того или иного политического и общественного явления, отношение к той или иной идее, лозунгу, ну и, конечно, к политическим деятелям. Сегодня те, кто ещё недавно восхвалял существующий строй, политических лидеров страны, свергают своих недавних кумиров. Политический капитал пытаются заработать на всём — и все апеллируют к народу, который сегодня уже не может ни в чём разобраться и начинает часто выступать как Толпа. Ты скажешь, читатель, что это нечестно — играть на чувствах и чаяниях народа. Согласен. Но такие времена, такие нравы.

Судьба политических деятелей в нашей стране просто непредсказуема. "То вознесёт его высоко, то в бездну бросит без стыда". Что Хрущёв! Что Брежнев! Разве мы могли подумать, что будут сносить памятники В. И. Ленину?.

Помню большую пачку писем, которую получил после смерти Л. И. Брежнева, авторы которых (не партийные функционеры, а обычные простые советские граждане!) упрекали нас, медиков, в том, что мы не обеспечили сохранение жизни и здоровья Генерального секретаря. Например, В. Н. Ерёменко из Москвы требовал, чтобы мы, академики, отчитались: всё ли было использовано для спасения "продолжателя дела В. И. Ленина, пламенного патриота Советской Родины, выдающегося революционера и борца за мир, за коммунизм — Леонида Ильича Брежнева"? А Г. Н. Мудряков из Одессы настаивал: "Вы обязаны были освободить Леонида Ильича от губительной работы и стрессов, что не было сделано. Следовательно, вам необходимо по телевидению или в печати высказаться по этому вопросу, так как смерть товарища Л. И. Брежнева переживают не только его близкие, но и передовые люди всего мира".

Шли годы, развернулась "Перестройка". Из "выдающегося политического и государственного деятеля" Брежнев превратился в одиозную фигуру, виновную, по сформировавшемуся общественному мнению, во всех бедах и недостатках, которые мы тогда переживали. В мой адрес зазвучали другие, прямо противоположные обвинения. Почему скрывали, что Л. И. Брежнев болен? (Как будто в этом кто-то сомневался). Почему не настаивали, чтобы его освободили от работы? Так, например, вопрошал корреспондент "Медицинской газеты" Ю. Блиев, строя из себя невинного агнца: "Сегодня не даёт мне покоя вопрос: зачем именитому академику, отвечавшему за здоровье "пятирежды Героя", быть членом ЦК? Присягал бы одному лишь профессиональному долгу — может быть, задолго до Перестройки и обнародовал бы диагноз — "пациенту противопоказано руководство страной".

С грустной улыбкой я читал эти "откровения" смелого журналиста. Старался вспомнить, задавали ли мне подобные вопросы о здоровье Брежнева при его жизни на многочисленных пресс-конференциях советские журналисты? И что-то не припомнил. За рубежом — да. Ни одна пресс-конференция не обходилась без обсуждения этого вопроса. Но всех устраивал и успокаивал мой ответ. Суть его заключалась в том, что существует Клятва Гиппократа, которой придерживается каждый честный врач. В ней говорится, что при жизни пациента он должен сохранять в тайне всё, что может тому навредить. Уж кто-кто, а корреспондент "Медицинской газеты" должен был об этом знать.

В этой связи вспоминается юмористическая сцена, которая возникла на одной из моих пресс-конференций в США. Было это в начале 80-х годов, когда в среду респектабельных журналистов-международников ворвались молодые, энергичные, не всегда вежливые представительницы женского пола, считавшие, что интервьюируемые созданы только для одного — отвечать на их вопросы, и более того — в необходимом для них свете. Одна из них одолевала меня вопросами о состоянии здоровья Генерального секретаря и требовала, несмотря на мои вежливые разъяснения, точного ответа — умрёт или не умрёт в ближайшее время руководитель государства. Когда я стал ссылаться на Клятву Гиппократа, она высокомерно заявила: "Это не ответ. Да и какое значение сегодня имеет Клятва Гиппократа?" И тогда, потеряв присущую мне сдержанность, я ответил: "Уважаемая мисс! Какие слова вы сказали бы вашему врачу, если бы он на встрече с журналистами, да даже в узком кругу, рассказал о результатах вашего гинекологического обследования?" После короткой паузы замешательства раздались смех и аплодисменты.