Как убивали Сталина - [18]
Во второй период — с июля — шло выздоровление. Прекратились всякие боли, явился нормальный крепкий сон, вошел в норму желудок, стала правильнее работать левая рука, явилась возможность не только сидеть, но и ходить, сначала, опираясь на санитара, потом самостоятельно с палочкой, стала улучшаться речь, и в связи с этим совершенно изменилось настроение. Владимир Ильич много шутил, смеялся, даже напевал иногда «Интернационал», «Червоный штандар», «В долине Дагестана».
Ильич у нас В июле сбежал. (Примечание. В. И. Ленин провел в комнате А. А. Преображенского 21–23 июля 1923 года и встречался с ним за обедом. — НАД.) Жили мы в большом доме, а рядом во флигеле жил управляющий совхозом, старый партийный товарищ, бывший рабочий, которого Ильич знал с 1891 года еще по Самаре, Алексей Андреевич Преображенский. Вывезли мы Ильича на прогулку, устроились в беседке около флигеля. Услышал Ильич, что во флигеле теперь живет Алексей Андреевич, и рванулся туда. Помогли ему взобраться по лестнице, крепко обнял он Преображенского, сел около него и стал говорить. У того больное сердце, побелел он весь, губы трясутся, а Ильич все говорит, рассказывает про переживаемое. Слов у Ильича не было, мог только говорить «вот», «что», «идите», но была богатейшая интонация, передававшая все малейшие оттенки мысли, была богатейшая мимика. И мы, окружающие, Мария Ильинична, я, санитары, все больше и больше понимали Ильича. Не только богородские рабочие, с которыми виделся Владимир Ильич, ушли, уверенные, что он говорит, но специалист по восстановлению речи, следивший последнее время за занятиями Владимира Ильича, говорил за пару дней до смерти Владимира Ильича: «Он непременно будет говорить, при такой степени сознательности не может человек не говорить, этого не бывает, он в сущности уже говорит, у него нет только памяти на словесные образы слов».
И вот Ильич, ушедший от врачей, сестер милосердия, от больничного режима, сидел около Преображенского и говорил. Пробыл он там три дня. Когда я приходила туда, он говорил, что и нам с Марией Ильиничной тоже надо перебраться во флигель, еле удалось его убедить вернуться. Уговорили только тем, что сказали, что Преображенский болен, что мы стесняем его и его семью.
В большом доме мы устроили Владимира Ильича так, как он хотел: в той комнате, в которой он жил раньше, до болезни — самой скромной во всем доме — сняли со стен картины, поставили ширму, поставили кресло, столик. Комната и теперь стоит так, как была. Кресло стояло против окна, а из окна было видно село Горки. Как-то раз (кажется, в декабре 1920 года) Ильич был в Горках. В самую большую избу набились все хозяева деревни, негде было яблоку упасть, Ильич делал доклад, а после долго беседовал с собравшимися. Заботился он потом о том, чтобы провели электричество в Горки (что и было сделано), чтобы давали крестьянам семена, рассаду, машины.
Последние месяцы Владимир Ильич любил, когда он сидит и занимается, чтобы были у него перед глазами Горки.
Во вторник, 31-го июля, последний раз у него было возбуждение. Потребовал он, чтобы не ходили к нему больше врачи — потом пускал к себе еще некоторое время профессора Осипова, но разговоры о болезни не допускались. На В. Н. Розанова и Ф. А. Гетье, лечивших его раньше, он смотрел не как на врачей, а как на добрых знакомых. Не как на доктора, а как на товарища, смотрел он на В. А. Обуха. Последние месяцы врачи наблюдали Владимира Ильича лишь из соседней комнаты. Стал он тяготиться и сестрами милосердия — и хоть сдерживался, но видно было, что их присутствие ему тяжело.
(Здесь я позволю себе на время прервать воспоминания Надежды Константиновны и привести следующий отрывок
ИЗ ПИСЬМА Е. А. ПРЕОБРАЖЕНСКОГО Н. И. БУХАРИНУ
29 июля 1923 г. — НАД.)
Дорогой Ника!
Давно собирался написать, но откладывал до третьего визита в Г [орки]. Но пришло Ваше второе письмо. Так что пишу немедленно. 1) Ильич.
Во время первого посещения, неделю спустя после Вашего отъезда, говорил и с Н.К. и М.И очень подробно. Старик находился тогда в состоянии большого раздражения, продолжал гнать даже Ферстера и др., глотая только покорно хинин и йод, особенно раздражался при появлении Н.К., которая от этого была в отчаянии и, по-моему, совершенно зря, против желания. И, все-таки, к нему ходила. (Очень важное наблюдение, заставляющее задуматься в свете того, что мы знаем о роли Крупской в случившемся, особенно в первые дни марта 1923 года. — НАД.)
Второй раз, 4 дня тому назад, я снова поехал (с Пятаковым решили ехать сегодня, а я не стал ждать воскресенья). Я только что вошел вниз, с Беленьким, как в комнате справа от входа Беленький мне показал рукой в окно, сказал: «вон его везут». Я подошел к закрытому окну и стал смотреть. На расстоянии шагов 25-ти вдруг он меня заметил, к нашему ужасу, стал прижимать руку к груди и кричать: «вот, вот», требовал меня. Я только что приехал и еще не видел М.И. и Н.К. Они прибежали, М.И., взволнованная, говорит: «раз заметил, надо идти». Я пошел, не зная точно, как себя держать и кого я, в сущности, увижу. Решил все время держаться с веселым, радостным лицом. Подошел. Он крепко мне жал руку, я инстинктивно поцеловал его в голову. Но лицо! Мне стоило огромных усилий, чтоб сохранить взятую мину и не заплакать, как ребенку. В нем столько страдания, но не столько страдания в данный момент. На его лице как бы сфотографировались и застыли все перенесенные им страдания за последнее время. М.И. мигнула мне, когда надо было уходить и его провезли дальше. Через минут пять меня позвали за стол пить вместе с ним чай. Он угощал меня жестами малиной и т. д., и сам пил из стакана вприкуску, орудуя левой рукой. Говорили про охоту и всякие пустяки, что не раздражает. Он все понимает, к чему прислушивается. Но я не все понимал, что он хотел выразить, и не всегда комментарии Н.К. были правильны, по-моему. Однако всего не передашь.
Иосиф Давыдович Кобзон дал документальное согласие на издание своих воспоминаний и размышлений в форме литературной записи «Иосиф Кобзон Как перед Богом», автором которой является Николай Алексеевич Добрюха.
В конце XIX века правительство Российской империи занималось организацией важной для мусульман религиозной практики – паломничества к святым местам, хаджа. Таким образом власть старалась взять под контроль мусульманское население России, интегрировать его в имперское пространство, а также расширить свое влияние в соседних странах. В 1920-е годы советская власть восстановила имперскую инфраструктуру хаджа. Хотя с усилением ксенофобских тенденций в 1930-х хадж был свернут, влияние СССР на Ближнем Востоке во многом опиралось на остатки прежней инфраструктуры.
Утраченное время. Как начиналась вторая мировая война. Сокращенный перевод с английского Е. Федотова с предисл. П. Деревянко и под редакцией О. Ржешевского. М., Воениздат, 1972 г. В книге известного английского историка подробно анализируются события предвоенного периода. На основании архивных документов, мемуаров видных государственных и политических деятелей, а также материалов судебных процессов над военными преступниками автор убедительно вскрывает махинации правящих кругов западных держав, стремившихся любой ценой направить гитлеровскую агрессию против СССР. Автор разоблачает многие версии реакционной историографии, фальсифицирующей причины возникновения второй мировой войны.
В числе государств, входивших в состав Золотой Орды был «Русский улус» — совокупность княжеств Северо-Восточной Руси, покоренных в 1237–1241 гг. войсками правителя Бату. Из числа этих русских княжеств постепенно выделяется Московское великое княжество. Оно выходит на ведущие позиции в контактах с «татарами». Работа рассматривает связи между Москвой и татарскими государствами, образовавшимися после распада Золотой Орды (Большой Ордой и ее преемником Астраханским ханством, Крымским, Казанским, Сибирским, Касимовским ханствами, Ногайской Ордой), в ХѴ-ХѴІ вв.
Одними из первых гибридных войн современности стали войны 1991–1995 гг. в бывшей Югославии. Книга Милисава Секулича посвящена анализу военных и политических причин трагедии Сербской Краины и изгнания ее населения в 1995 г. Основное внимание автора уделено выявлению и разбору ошибок в военном строительстве, управлении войсками и при ведении боевых действий, совершенных в ходе конфликта как руководством самой непризнанной республики, так и лидерами помогавших ей Сербии и Югославии.Исследование предназначено интересующимся как новейшей историей Балкан, так и современными гибридными войнами.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Когда мир затаил дыхание…Прошло уже более 25 лет с окончания холодной войны, возраст целого поколения. Она началась более 75 лет назад, в 1944 — задолго до того как последние выстрелы Второй Мировой эхом разнеслись по пустошам Восточной Европы — с жестокой гражданской войной в Греции. Линии фронтов больше не рисуют, но они сохраняются в таких конфликтных зонах как Ирак, Сирия, Сомали и Украина. В эру массового производства АК-47 и ICBM, одной из таких горячих точек была Куба.Возможно, не с точки зрения потерь, а с точки зрения престижа и положения в мире, вторжение в заливе Свиней в 1961 г.