Как ты смеешь - [80]

Она навсегда запомнит его слова.

И хлопок.

И вспышку у него во рту.

Она похожа на взорвавшийся фейерверк.

Его лицо освещается изнутри.

Вспыхивает.

Уилл оседает на пол.

Грациозно, как в танце.

Если бы это не было тем, чем было, она бы даже залюбовалась.

С этого момента она теряет счет времени.

Помнит лишь высокий резкий свистящий звук и наконец понимает, что это она его издает.

Мэтт плачет. Она никогда не видела, чтобы он плакал. Разве только когда родилась Кейтлин, и он сидел на стуле у ее койки в роддоме и твердил, что никогда не был так счастлив, и теперь все будет хорошо – он просто не позволит, чтобы было иначе.

Все, что происходит дальше, подернуто красным туманом: Мэтт вытирает пистолет о кожаные подушки, стирает отпечатки.

Она вспоминает, как подумала: «Откуда он знает, что делать?» А потом: «Впрочем, все это знают».

Потом он обнимает ее и что-то говорит, она помнит его искаженное окровавленное лицо и помнит, что ей было его жаль.

Потом она опустила глаза и увидела, что его рукава забрызганы красным.

Он пытался уговорить ее пойти с ним, но она отказалась. Может, он даже пытался увести ее. Она не помнит.

Потом она недолго посидела на кожаном диване, посмотрела в большое окно, за которым чернела ночь.

Ей кажется, она слышала, как Мэтт уезжал, хотя, конечно, это невозможно, ведь квартира на двадцать седьмом этаже.

Она не помнит, как позвонила мне.

Она ни разу не посмотрела на пол.

Мы сидим на тротуаре у входа в полицейский участок. Она заканчивает свой рассказ, нам очень холодно, но мы не хотим внутрь.

– Помню, что в какой-то момент я закричала: «Как ты мог так поступить со мной?» – вспоминает она с горьким смешком. – Но к кому из них я обращалась?

«Как ты мог так поступить со мной?» Продолжает ли она повторять это во сне?

– Когда я вернулась домой, все ящики были вывернуты, содержимое секретера валялось на полу. Он все перерыл, – рассказывает она. – Но что его заставило это сделать, я так и не узнала.

Я ничего не отвечаю.

– Мне кажется, он не собирался стрелять, – говорит она. – Он не такой.

– Но если Мэтт расскажет, как все было, если вы оба расскажете, – говорю я чуть громче, – может быть, они его отпустят?

Она устало смотрит на меня, будто спрашивает: «А что дальше, Эдди? А дальше что?»

– Я видела его лицо за секунду до смерти, – произносит она. – Лицо Уилла. Видела, как он смотрел на Мэтта.

Она поворачивается ко мне.

– Он даже не взглянул на меня.

Я представляю Уилла и, кажется, наконец, понимаю. Раньше у меня никак не получалось уловить, что же с ним не так. Его взгляд словно все время ускользал, он никогда по-настоящему не смотрел тебе в глаза. Рядом с ним всегда появлялось ощущение, что в комнате кроме него никого нет.

– Сегодня, перед тем, как они пришли за ним, Мэтт сказал: «Они ни за что не поверят, что он на самом деле хотел умереть. Я не должен был знать об этом, Колетт, ведь это так несправедливо. Но это правда», – она смотрит на меня с грустной улыбкой. – И знаешь что, Эдди? Он прав. Это несправедливо: он убил человека, который хотел умереть, – ее улыбка меркнет. – Потому что мне все равно ничего не поможет.

Некоторое время мы сидим в тишине.

– Тренер, – я с удивлением слышу свой голос. И задаю вопрос, потому что мне кажется, что это мой последний шанс его задать, другого не представится. – А ведь я даже не знаю, почему ты занялась чирлидингом. Как ты полюбила его.

Она проводит пальцем по верхней губе.

– А я его никогда не любила, – она качает головой. – Это было просто занятие. Даже не скажу, чтобы оно мне сильно нравилось.

Я ей не верю.

– А дальше что? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня и смеется.

Проходит несколько дней. Я смотрю новости – моя новая привычка – и вижу свежий репортаж.

– В расследовании наметился прорыв, когда свидетель опознал Мэттью Френча как того самого человека, которого он видел выбегающим из здания «Башен» в ночь убийства. По словам очевидца, в свете фонарей на парковке было похоже, что одежда Френча в крови.

В наше время тайны долго не хранятся, и вскоре Рири сообщает мне имя очевидца.

Оказывается, это Джорди Бреннан. Тот самый, с горбинкой на носу и в шортах с черепами.

В одну из своих вечерних пробежек он добежал почти до самого Уик-Парка. Увидев горящие фонари на парковке у «Башен», свернул к ним, чтобы найти песню в плеере.

Интересно, что он почувствовал, увидев, как Мэтт Френч выбегает из здания? Как близко он находился, чтобы увидеть кровь? Или выражение лица Мэтта. Мне иногда кажется, что я могу представить его лицо в тот момент.

Джорди Бреннан. Я вижу, как он стоит и вдыхает морозный воздух, делает долгие, глубокие вдохи за несколько мгновений до того, как замечает Мэтта Френча. Всего в паре сотен метров от того места, где мы с ним страстно целовались в течение получаса, а может, дольше, где он крепко зажмуривал свои пустые глаза и верил, что что-то начинается.

В те несколько минут, что он стоял там, переводил дыхание и искал песню – думал ли он обо мне?

Я навещаю Бет в больнице только раз. Уже очень поздно, часы посещений закончились, но мне не хочется встречаться ни с ее матерью, ни с девчонками из команды, которые толпятся у нее в палате – сначала, как у смертного одра, а теперь денно и нощно молясь о ее выздоровлении. У меня нет ни малейшего желания смотреть, как они заламывают руки и рвут волосы на голове, будто салемские ведьмы.