Как ты прекрасна! - [16]

В ситуации, когда все сотрудники взбудоражены возможными изменениями — а главным образом муссировались слухи об увеличении зарплаты и введении премий за добросовестную работу, — Чарлз Конрад предпочел никак не отмечать свой уход. И Гвендолин понимала его, зная, что все происходящее усугубляет его боль от потери сына. Она считала, однако, что это очень несправедливо, когда человек, создавший рекламную киностудию, когда об этом даже не помышляли, просто покинет свой кабинет в пятницу вечером и больше не вернется, не услышав от людей, которыми руководил много лет, ни слова признательности и благодарности.

Приближался день, когда Даниел Хартли должен был представить нового управляющего, и в отделах царило напряженное ожидание. Гвендолин поддалась общему настроению и ждала этого момента с не меньшим нетерпением, хотя и безумно боялась предстоящей встречи с Хартли.

Чарлз Конрад не раз говорил, что у нее несомненный талант организатора. Но при этом всегда подчеркивал, что в первую очередь она личность творческая и не должна забывать об этом.

Вполне естественно, что Гвендолин хотела произвести благоприятное впечатление на человека, который стал их хозяином, если не ради себя самой, то ради того, чтобы не позволить Конраду усомниться в правильности данной ей оценки. Именно сочувствие и верность ему заставляли Гвендолин снова и снова проверять все данные о роликах, находящихся в производстве, чтобы у нового владельца не осталось никаких претензий к владельцу бывшему.

Каждый раз, когда она заходила в кабинет мистера Конрада, ей казалось, что он умудряется извлекать все новые и новые кипы бумаг из шкафов и ящиков столов — варианты договоров, сценарные заявки, монтажные листы. Похоже, он никогда и ничего не выбрасывал и сейчас напоминал белку, которая явно переборщила, делая запасы на зиму.

Гвендолин мягко напомнила Чарлзу, что необходимо договориться о том, чтобы из кабинета увезли его огромный письменный стол. Он был настоящим произведением искусства и составил бы предмет гордости любого коллекционера антикварной мебели. Когда-то, только начиная создавать кинокомпанию, Чарлз приобрел стол на распродаже, и Гвендолин подозревала, что теперь стоимость его возросла в сотни раз.

Однако Чарлз слабо улыбнулся в ответ на ее предложение.

— В моем новом доме не будет места для такой громадины. И кроме того… — он нежно провел рукой по темной деревянной столешнице, — кроме того, зачем он мне теперь?

Гвендолин почувствовала, что вот-вот расплачется, и решила, что, если Чарлз не будет возражать, она попросит отца перевезти стол к ним домой. Она найдет ему место, а когда мистер Конрад пожалеет — в чем Гвендолин не сомневалась, — что бросил этого немого свидетеля его неудач и побед, вернет стол.

Когда она наконец добралась до дому, уставшая и пропыленная, мама заметила:

— Ты сегодня что-то задержалась.

— Угу. Мы с мистером Конрадом готовили дела для передачи новому владельцу компании… А Оскар не звонил?

Они собирались завтра отправиться на концерт в Лос-Анджелес, и Гвендолин рассчитывала, что Оскар обязательно позвонит, чтобы уточнить, в какое время заехать за ней.

— С тех пор как я пришла, никто не звонил, — ответила Элизабет.

Гвендолин пошла в ванную — смыть грязь и усталость. Потом надела джинсы, скромную белую рубашку и набрала номер телефона в доме матери Оскара.

Ей уже не раз казалось, что они с Оскаром представляют собой некую аномалию: оба жили с родителями и не собирались вступать в интимные отношения, хотя все вокруг считали их чуть ли не женихом и невестой. Впрочем, однажды Гвендолин довелось прочитать статью, в которой говорилось, что в связи с растущими ценами на недвижимость взрослые дети все чаще предпочитают оставаться в родительском доме гораздо дольше, чем это было принято раньше.

Но к Оскару это не относилось. В свои тридцать четыре года он вполне мог позволить себе обзавестись собственным домом. У него была хорошая, высокооплачиваемая работа в страховой компании, однако, как он однажды объяснил Гвендолин, его мамочка — вдова, к тому же отличается хрупким здоровьем, а посему его долг по-прежнему жить вместе с ней.

Гвендолин и сама могла бы позволить себе приобрести отдельную квартирку, но ей нравилось жить с родителями по другой причине: она получала искреннее удовольствие от общения с ними. Хотя та же Вероника иногда поддразнивала ее, говоря, что она засиделась под родительским крылышком…

К телефону подошла мать Оскара. И едва услышала, кто говорит, как ее слабый, прерывающийся голосок стал заметно тверже.

— Оскар собирается ужинать, — заявила она, — так что я надеюсь, ты не слишком долго будешь занимать его разговором.

Вздохнув, Гвендолин стиснула зубы.

Оскар взял трубку, и его голос показался девушке напряженным и нерешительным. Когда она напомнила ему о концерте, он молчал несколько секунд, а затем быстро произнес:

— Извини, пожалуйста, но я не смогу пойти. Понимаешь, мама не очень хорошо себя чувствует в последнее время и я должен побыть с ней.

По правде говоря, Гвендолин не слишком-то и хотелось отправляться на концерт. Но это была идея Оскара, поэтому, закончив разговор, она почувствовала, что кипит от ярости. Почему же Оскар не позвонил ей раньше и не сообщил, что поездка отменяется? Почему предпочел повернуть все так, что она вынуждена была звонить ему? А уж что касается хрупкого здоровья его драгоценной мамочки, то тут девушка была готова поспорить.