Как только, так сразу - [9]

Клубок друзей

Не клуб, клубок. Все мы в таких клубках. Хотя зачем это я опять за всех ручаюсь? Когда стараешься понять всех, становишься непонятным. Поневоле иногда думаешь: все разные, прямо беда, ко всем подход, право, иногда хочется всех унасекомить, внушить инстинкты и рефлексы и изучать. Поймешь масонов - не обидно ли им, что мы такие разнообразные. Вроде вот-вот уже справились, вроде загнали в стойло, глядь, а мы опять на привольных лугах под небом голубым. Давайте поставим гоголевский вопрос о докуда доехании колеса на уровень вставания с головы на ноги: докуда дойдет человек? До областной администрации дойдет? Просто-запросто. А до Белого дома? Элементарно. А до другого Белого дома? Можно. До Северного полюса? Отвечаем сразу: не перечисляйте никаких экваторов и Австралий - двуногая тварь дойдет куда захочет. А вот на вопрос: докуда не дойдет человек? - ответ такой: человек не дойдет до самого себя. Почему? Кишка тонка. Вот статистика: мужчины живут меньше женщин. Вот свидетельство: все безутешные вдовы любят своих покойных мужей. Тогда зачем же они загоняли их в гроб? Не надо криков, разберемся спокойно, именно такие вопросы актуальны в клубке. Срок жизни мужчин сокращается специально вот почему. Мужчина способен влюбляться до седых волос, даже до лысины. А что лысина? Любящей женщине веселее смотреться в лысину любимого, нежели в одинокое зеркальце. И вот жена видит, что врагинь у нее - весь женский мир, что умри она - ее мужа захороводят, что бобылей один на миллион, что на ее кухню может войти какаято мерзавка, и так далее. К этому сроку муж ее, как и другие, уже беспомощен во многих отношениях: за ним стирай, ему подавай, ему напоминай, он зависим от жены полностью. До жены доходит - не от меня он зависит, а от обслуги, от женщины вообще. Вообразите ужас от этой мысли. Нет, лучше любить его мертвого, но принадлежащего только ей. Теперь вообразите эти истерики, эти сцены ревности, эти припадки усталости и болезней, эти упреки и подозрения. Они слона в могилу загонят, не только что мужчину, они убивают, как отравленные мелкие стрелы, не сразу, но постепенно. У нас в клубке друзей были такие экземпляры, сбежавшие от своих половинок не в могилу, а в дурдом. Но это общее рассуждение, а вот частный случай. Дмитрий Н. Нет, ему жена не кричала: "Мало приносишь! Много пьешь! Слабо любишь!" Наоборот, держала дома, не давала работать. Она была завторгом в городе, и в дом текли приношения. Митя ел нееденные нами блюда, иногда не зная названия, пил такие напитки, которые, конечно, все равно превращались в мочу, как любая бормотуха, но вначале играли искрами в гранях хрусталя, да еще бы, тут же и певец по-бесовски пел: "Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала", Митя ел и пил и зверел. Он не ревновал жену, был безынициативен, зовут спать идет, не зовут - пьет до утра, он зверел от несправедливости. Бывал же он на улице, знал же, как обретается там похмельное шаткое племя, обольщенное мыслью о хотя бы аптечных пузырьках. И - бывало, бывало - разливал муж завторга коричневое дорогое пойло в аптечные пузырьки и угощал страдающий народ будто настойкой боярышника. А открыто вынести не мог, не смел подвести жену, не имел права. Он наедине обличал. Пил и обличал. Иногда с вечера собирался донести в милицию, но утром решал еще обождать. Тем более и в милиции у жены были все свои. А тут и вовсе пришла полная воля жулью, ворью, демократия пришла. Но жена все-таки осторожничала, все равно не разрешала поить друзей. Митя страдал от разницы меж собой и ими. Им при демократии вообще приходила хана. И однажды это случилось. Он привел дружков в дом, распахнул холодильные камеры и серванты - гуляй, братва! Вскоре кто бил хрусталь, кто блевал на ковер, кто спал на нем. Встаньте в дверях на месте пришедшей с работы жены или а качестве ее нагруженного шофера, выгляните из-за ее полного плеча. Скажите от ее имени: нормален ли такой муж? Нет, ненормален, дружно ответила комиссия, состоявшая, как вы сами понимаете, из знакомых жены. Вспоминал ли у нас в отделении Митя свои одинокие застолья, свои серебряные сервизы, когда гремел алюминиевой искалеченной ложкой но железной тарелке? Но это женщины молодого и среднего возраста. А вот пензенский случай. Опять же наш клиент чудом остался жить. Он возвращался с заработков домой и попросился переночевать к старикам. Угостили, он и доверился, что идет с заработков. Утром просыпается от звуков металла о наждак. Старик точит нож, в ногах постели стоит старуха и ласково говорит постояльцу: "Да, милок, да, ножик-то острый". Он вскочил - бежать. Во двор. Двор закрыт, забор высокий. За ним по двору бегает старик с ножом, а старуха, руководя боевыми действиями мужа с крыльца, кричит постояльцу: "Пожалей, лешак, старика, не бегай от него, старик-то у меня один".

Двойник

Хватит перебирать случай за случаем, их бесконечное число. Классификации, нумерации поддаются, излечению никак. Вот болит голова. Не спеши с тройчаткой и пятирчаткой, иди гулять. Иду. Нет, непосильный взвалил я труд на себя, надорвусь. Нельзя оставлять человеку только работу, нужна любовь. Самая земная, нужна семья. Конечно, и этого всего мало для души, душе нужна вера, способная на высшую, отрешенную любовь, но вначале семья. За что я лишен ее? Не было семьи, была как свет в окошке мечта о Верочке, теперь все обрушилось, нет Верочки. И не было, была моя слепота. А почему слепота? Будь я с ней, разве бы она не свела меня с ума, как свела в юности, но уже по-другому? А чем лучше моя торгашка? А лучше всего вообще без них. Больше всего я подошел бы для монастыря. Это последнее, что еще не упущено в жизни. Но как я оставлю своих отделенцев, своих детей? Сейчас, когда я почти все время на работе, работа стала моей жизнью, отделение - моей семьей. Я необходим здесь, и разве это не радость? - Доктор? - Да, что случилось? - автоматически откликнулся я, только потом сообразив, что я довольно далеко от отделения. - Батюнин, как вы здесь? Вернитесь в палату. - Доктор, я прохожу сквозь любые мрачные затворы. А потом вы же человек тонкой организации, должны были чувствовать, что меня мучают те же мысли о семье, монастыре, здоровье общества. Нам надо войти в соавторство, вы работаете над теми же проблемами, что и я, мы любили одну женщину, мы одинаково несчастны, и далее по тексту. Для начала вы почитаете мои записки, я ваши. Могу заранее сказать, что труд мой появился в моей голове одновременно с мыслями о гибели России. Вдобавок я прочел строки поэтессы Карташевой, она не из эмигрантов, не знаете? Две строчки всего: "Я, Господи, своих врагов прощаю, но, Боже, как Твоих врагов простить?" И вот это борьба с Господними врагами - цель моего труда. - Н-ну, давайте обменяемся, - протянул я, - хотя у меня, собственно, не труд пока, а завал материалов, я перебрал в накоплении фактов, они меня задавили. - Вы сейчас на каком месте? - Я думал о категории власти, о том, что перепробовано все: уговоры, насилия, законы, все впустую, миром правят тщеславие и ненависть. И пока мы не вернемся к братскому послушанию, к добровольному обременению... - Да, да, - подхватил он, - свобода воли была дана на то, чтобы показать неверность всех учений. Неверность какого нам дано показать? Марксизма? Это показала сама жизнь, возопили кровавые камни против политики насильственного счастья. Кстати, доктор, ваш, да и мой народец налаживает устные выпуски журналов "Марксизм и кнут", "Марксизм и пряник", а на закуску "Кнут и пряник марксизма", так сказать, марксизм - не догма. - Алексей, - решился я, - ваша жена, Вера, кажется, говорила о двойничестве, и вы сейчас говорите о том же, почему? Ведь все единственны. - Нет, - живо встрепенулся он, - единственны, да, но и полярны. Плохо хорошо, горячо - холодно, запад - восток, здоровье - болезнь, да, да, подождите, согласен: последнее - спорно. Конечно, все единственные. Но нервная система не может быть одинока... - Да, я думаю над этим. Отталкиваясь от Вернадского... - Лучше отталкиваться от краеугольных камней, надежнее. Отличники плохие, трезвые - пьяные, красивые - уроды, - все зависимы друг от друга. Если я смеюсь, у вас болит голова, вам плохо - мне хорошо, мы полярны, чем хуже мне, тем вам лучше. Где выход? Мы на разных концах планки. Надо идти к середине, там точка отсчета, там планка складывается и становится вектором, стрелой, направленной к цели. До того вся жизнь - противоречия. Это сатанинские штучки - делить людей, сводить их по принципу единства противоположностей. Слуги сатаны знают дело туго, до всех не могут добраться, устраивают взаимоистребление. Придумали теорию волков в стаде овец, я о масонах говорю. Придумали идею, что зло усиливает добро, тогда как это увеличивает насилие. Придумали, что течения материализма и идеализма имеют место в жизни, что и то и другое имеет право на существование, тогда как это два тупика. Католики обольстили коммунизмом, сатана расчистил им путь, расщекотав желание жить хорошо сейчас, приглушив веру в загробный мир. Католики приспособятся к чему угодно, лишь бы не трогали их механистический муравейник. Технические достижения стали работать не на прогресс, а на цивилизацию, а цивилизация требовала комфорт, комфорт привел к конформизму, а конформист мать родную продаст, лишь бы его не трогали. Человек - растение сезонное, поле жизни широкое, а человек растет и видит, что кругом сорняки дышать нечем, света нет, голову поднимет - небеса закрыты нечистой силой, и... - Только в себе он может создать царство Божие, - враз сказали мы и заключили наш ночной разговор крепким рукопожатием. Мы договорились, что через какое-то время обменяемся своими трудами.