Как становятся химиками - [5]
В тот раз дымовуха была изготовлена по всем правилам: с содой и особо вонючая. И едва первые клубы непроницаемого дыма вырвались на волю, как на причалах, куда медленно отползал дым, появились четыре пожарные машины. В первую секунду мы с перепугу решили, что кто-то, увидав дым, вызвал пожарных. Хотя когда он мог успеть это и как пожарные расчёты умудрились доехать в Гавань с середины Васильевского острова? На это, как ни мчись, уйдёт минут пять. Значит, пожарные приехали по каким-то своим делам и не вовремя попали под дымовую атаку.
Первым побуждением было — бежать. Поймают, надают по шее, а то и в милицию сдадут. Но тут же мы поняли, что пожарным не до нас. Матерясь и кашляя, они суетились вокруг своих машин, едва ли не на ощупь, делая что-то невидимое нам, а потом из клубов дыма в сторону залива одна за другой ударили четыре струи воды.
Только тогда мы поняли, что происходит. У борцов с огнем проходили соревнования, и, видимо, расчёты решили, что начальство устроило им учения в условиях, максимально приближенных к боевым. Во всяком случае, ловить нас никто не пытался, и мы досмотрели представление до конца.
Закончились эти игры, как и следовало ожидать, печально.
Летом нас с братом отправляли на дачу, в садоводство. И там мы научили делать дымовуху соседских мальчишек. В ту пору я еще не знал, что бывает, если секреты химического производства попадают в руки не соображающих бездельников. Человек, хотя бы раскрывший журнал, чтобы прочесть статью, содержащую опасный рецепт, уже не станет бездумно поджигать что ни попадя. А тут секретик принесли на блюдечке с голубой каемочкой; так что ж им не воспользоваться? Вот уж селитры в садоводстве было не занимать, да и сахара родители немало запасли для варки варенья. Умные дети наготовили чудовищное количество горючей смеси, упихали все в полуведерную железную банку из-под краски, каких немало валялось на помойке, и подпалили. А когда огонь раскочегарился как следует, принялись играть в футбол — на ощупь пинать банку ногами. В конце концов они сослепу запинали банку в канаву с водой.
Дымовая смесь горит на собственном кислороде и просто так погаснуть не может. Дым бил из банки мощной струёй, поэтому воды внутрь попадало совсем немного — недостаточно, чтобы погасить огонь, но вполне довольно, чтобы превратить банку в перегретый котёл. Оказавшись в воде, банка завыла, парни кинулись бежать, но в этот момент последовал взрыв. Шматок кипящей селитры догнал одного из игроков, прилип к затылку и скворчал там до тех пор, пока весь сахар не выгорел.
Больше я не делился с неподготовленными людьми секретами взрывчатых веществ, горючих смесей и иного оружия массового поражения. Не стану делать этого и здесь. Надеюсь, читатель поверит мне на слово, что сконструированный огнемёт на водородном топливе работал у меня отлично, в то время как у Серёжи К. (так звали парня, которого поджарило селитрой) агрегат наверняка бы взорвался. И дело тут не в каких-то особых моих качествах, руки у меня всегда были корявыми, простоя понимал, что делаю, а он воротил не думая.
Кстати, предлагаю химикам, читающим эту статью, на досуге поразмышлять, как современный школьник в полевых условиях, то есть без применения электричества, может наладить из доступных веществ получение водорода с выходом несколько литров в минуту? Никаких кислот я тоже не употреблял.
В дальнейшем мои разрушительные склонности несколько поутихли. Я увлекался получением цветного пламени, пытался без особого успеха делать цветные дымы, но всё это было уже относительно безопасно для окружающих. Лишь однажды, в конце девятого класса, я устроил террористический акт, информация о котором, должно быть, до сих пор хранится в архивах соответствующего ведомства.
Школа номер семь, в которой я учился, была восьмилетней, и, окончив восьмой класс, я пошёл в специализированную химическую школу № 281. Школа была при Химико-технологическом институте и располагалась на Четвёртой Красноармейской улице, так что ездить на занятия приходилось через весь город. Зато вместо обычной производственной практики у нас были занятия в институтских лабораториях, где мы проходили общую, а затем и аналитическую химию.
В ту пору я всерьёз намеревался стать химиком, и даже стихи, которые, как и многие сверстники, я сочинял в шестнадцать лет, касались не любви, а любимой науки. Курсу аналитической химии была посвящена целая поэма, из которой я сегодня помню одну строфу:
И если бы мне сказали, что быть мне не химиком, а писателем, я бы не поверил. По русскому языку у меня была жалкая тройка, а школьный курс литературы я попросту ненавидел. То ли дело — химия!
В самой школе существовало УНО — ученическое научное общество. Нам было выделено помещение рядом с одним из кабинетов химии, и те, кто сумел сдать Софье Филипповне, нашей учительнице, экзамен по технике безопасности, получали право самостоятельно работать там по выбранной теме. Обществом мы гордились и даже, уж не знаю почему, присвоили ему имя Йенса Якоба Берцелиуса.
