Как спасти свою жизнь - [36]

— Беннет, ради всего святого, давай вернемся! — изо всех сил ору я в ту сторону, где смутно маячит его красная парка.

— Я проделал такой путь не для того, чтобы теперь возвращаться! Я уже и так почти неделю пропустил! — со злобой отвечает он.

Пропустил неделю… Уже и так… В этом — весь Беннет: он всегда чувствует себя ущемленным. Я не вижу его лица, но вполне представляю себе его угрюмое выражение, — это физиономия человека, уверенного в своей правоте и полного решимости не дать погоде объегорить себя. И вот красноватое пятно начинает спуск, а я, сжавшись от страха, стою наверху, судорожно тыкая палками в лед, чтобы не улететь. Через несколько секунд Беннет исчезает из виду, но я не успеваю заметить, как это произошло. Да и чем бы я могла ему помочь? Даже если б хотела. Честно говоря, мне не больно-то хотелось ему в этот момент помогать.

После нескольких схваток с ветром (в которых ветер неизменно побеждал) Беннет снизошел до меня и милостиво согласился спуститься вниз на фуникулере. На обратном пути он не преминул обозвать меня неженкой и обвинить в том, что я испортила ему все катание. Ну что толку его за это упрекать! Мир переполнен всякого рода домашними тиранами, женоненавистниками и прочими мелкими душонками. И несть им конца. И ничего с этим не поделаешь: уж такими создал их Бог. Ведь нельзя заставить змею не кусаться, скорпиона — не жалить. Но те, кто связывают с ними свою жизнь, вручают им судьбу, — просто дуры набитые, и все. Это мы заслуживаем осуждения за то, что не можем собраться и уйти. Нам кажется, что мы обеспечиваем себе безопасность нашим рабством. Мы все-таки уходим, но десяток лет спустя, оставляя им все движимое и недвижимое имущество и только теперь понимая, какое счастье — избавиться от их тирании навсегда. Мы, наконец, сознаем, как дорого стоит свобода, а безопасности просто в природе нет.

На следующий день мы продолжаем забираться все выше и выше в Альпы. Раз нет снега в Кицбюэле, значит, надо отправиться в Инсбрук, Сент-Антон, Лех или Цюрс. Чак и Райси идут с нами. Они чувствуют себя прекрасно везде, где бы ни оказались: уютно устроившись перед камином, они играют в карты, потягивают глинтвейн и закусывают австрийскими пирожными.

Дождь все не прекращался, когда на третий день мы добрались до Цюрса-на-Арлберге, унылого и напрочь лишенного растительности места, голые вершины которого прятались в дождевых облаках. Все высокогорные альпийские курорты, расположенные выше зоны лесов, выглядят одинаково голо и неприютно: коттеджи в швейцарском стиле у подножья суровых остроконечных гор и, в солнечные дни, — ярко-синее небо, ослепительное из-за прозрачного воздуха. Когда лежит снег, светит солнце и работают подъемники, эти «серьезные» курорты не так уж безрадостны, но когда игрушечное солнце прячется за горные пики и землю покрывают багряные тени, словно крылья огромного жука, весь пейзаж становится гнетуще-мрачным и холодным.

В дождливые дни и того хуже. Ты приехал сюда кататься на лыжах, но кататься нельзя, потому что снега нет. А заняться-то здесь больше и нечем — только играть в карты да есть. Или читать, лучше всего какую-нибудь тягомотину. Четыре дня мы просидели в гостинице «Эдельвейс», наблюдая из окна, как дождь поливает окрестности, играя в карты и объедаясь клецками, шницелем и свининой, жаренной с яблоками. Отводя душу пирожными mit Schlag и Kaffe mit Schlag. Каждый день до бесчувствия упиваясь глинтвейном, сидя у огня.

Я наслаждалась такой жизнью. Мне она очень нравилась. Я читала «Улисса» — по пять страниц в день, прибавляла в весе — по пять фунтов в день, и клялась себе, что больше никогда в жизни не встану на лыжи.

Спуски опасно обледенели. Я знала множество жутких историй о том, какие опасности подстерегают на обледенелых склонах даже очень опытных лыжников. И ничто не смогло бы выманить меня из гостиницы в то утро, когда мой муж собрался пойти «прощупать» спуски, — ничто, кроме его призывного взгляда. Или все-таки что-то еще? Роман Беннета с Пенни, как я теперь понимаю, начался прошлой осенью, и я стала ощущать, что он относится ко мне с постоянно растущим раздражением. Я ничего не знала про эту связь, но сердцем чувствовала что-то не то. А чутье меня никогда не подводило. Честно говоря, — это внезапное озарение сейчас вдруг приводит меня в ужас — я уже тогда серьезно подумывала о разводе. Сломанная нога была справедливым наказанием за мысли о дезертирстве.

Ночь перед Рождеством, Цюрс-на-Арлберге.

Всю ночь лило, как из ведра; словно в сказке, дождь замерзал, превращая землю в стекло. Под утро пошел снег и припорошил склоны мягким пухом. Чистый лед под пушистым белым снежком. Наспех перекусив кофе с булочкой, я покорно бреду за Беннетом к спуску для начинающих.

— Начнем с легкого спуска, хорошо? — говорит Беннет, чтобы успокоить меня.

Я согласно киваю, думая про себя: «Легких спусков не бывает». Но Беннет уже на пути к вершине, и я плетусь за ним. Мне вспоминаются слова моего первого инструктора, недоучки, так и не закончившего в Америке колледж: «Думай только о притяжении». Только. На вершине притяжение куда-то исчезает и я плюхаюсь попой прямо на лед. Бойкая немецкая девчонка зыркает на меня глазами так, будто я сделала что-то неприличное, например, пукнула или громко рыгнула. Я пытаюсь встать, ища Беннета глазами, но вдруг чувствую в ноге невыносимую боль. За дни, проведенные в «Эдельвейсе», я утратила спортивную форму. А Беннет тем временем уже сломя голову несется по склону вниз.