Как спасти свою жизнь - [27]

— Это твой день, — говорит он и снова начинает массировать мне спину.

Наконец он смотрит на часы и говорит, что скоро придет пациент, которому назначено на семь и которого нельзя отменить. Я уже успела кончить пять раз, но он так и не дал мне приласкать себя.

— Борьба за освобождение женщин, — говорит он с хитринкой в глазах.

Я выхожу от Джеффри и иду в Центральный парк. Еще светло, и теплый ветерок забирается мне под платье, где еще пульсирует и продолжает выделять сок мое зацелованное местечко. Ну, конечно, каждый проходящий мимо мужчина оглядывает меня с ног до головы, а один даже увязывается за мной. Вот всегда так, чутье их никогда не подводит. После трех часов секса я, должно быть, иду какой-то особенной походкой или испускаю флюиды, словно влюбленная кошка.

Меня не перестает удивлять, что после занятий сексом ко мне начинают приставать мужчины: они идут за мной, ухмыляясь и подмигивая, как будто догадываются обо всем. Я возвращаюсь из офиса Джеффри (или с гретхенского чердака), а за мной тянется свита, мой эскорт хористов, вереница мартовских котов.

После этих тайных свиданий я всегда испытываю подъем. До свидания я обычно бываю напряженной, задумчивой, испуганной. Я звоню Беннету в больницу и обеспечиваю себе алиби вкрадчивым, нежным голоском. Так уж сложилось, что для него я чаще всего иду в магазин.

— Дорогой, я пошла в «Блумингдейл», — говорю я, подсознательно устанавливая некую зависимость между сексом и магазинами, хорошим настроением и супермаркетом «Блумингдейл».

О, «Блумингдейл»! Интересно, было бы здесь такое столпотворение, если бы у каждой женщины в Нью-Йорке было по два любовника с именем Джеффри? Однажды, после очередного свидания мне взбрело в голову пройтись через главный торговый зал «Блумингдейл» по дороге домой. Я, как сомнамбула, озиралась по сторонам, и вдруг меня осенило: все эти женщины, сорящие деньгами, набивающие сумки покупками, до дна опустошающие карманы своих мужей, оказывается, испытывают недостаток в любви. Сколько необласканных, одиноких сердец! Сколько страсти, растраченной впустую!

Огромная пропасть отделяла меня от них: они так никогда и не смогут определить, чего им на самом деле нужно от жизни. Они вряд ли понимают, зачем им понадобился новый блеск для губ или бесплатный набор рекламных образцов крема от морщин. Они хотят, чтобы морщины разгладились, а поры закупорились. За это они готовы сколько угодно заплатить. Они приходят в экстаз, когда какая-нибудь бесцветная фигура в главном зале протягивает всем проспекты: «БЕСПЛАТНО! СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ВАС! ИНДИВИДУАЛЬНАЯ КОСМЕТИКА МИСТЕРА ИКС!» или:«УЧИТЕСЬ НАСЛАЖДАТЬСЯ ЛИЦОМ, СВЕЖИМ, КАК ДЕРЕВЕНСКОЕ УТРО!» или: «ВАШ НОВЫЙ ОБЛИК — В НАШИХ РУКАХ!» Неожиданно я представила себе целое море женщин, истосковавшихся по плотской любви и вынужденных довольствоваться суррогатом. Находить ей замену.

Женщина, которая проводит время с любовником, никогда не станет посещать «Блумингдейл», чтобы прикоснуться к Мэри Кант или насладиться салоном Элизабет Арден. С ясным, как у ангела, лицом, она пойдет и выкинет кредитную карточку на помойку. Вот где разгадка! Столетиями совершалось мошенничество, вынуждавшее женщин заменять любовь финтифлюшками, а нарядами — пылкую страсть. Главный торговый зал «Блумингдейла» кисти Иеронима Босха!

В своем обещании сексуального блаженства названия косметических препаратов показались мне бесстыдно откровенными. Они поднимают и укрепляют дух, они возбуждают. От них заливаются румянцем щеки. Сверкают глаза. Возникает ощущение молодости. Они приготовлены на гормонах, плаценте, маточном молочке пчел. Все живительные соки, все человеческие радости, которых не хватало этим женщинам в жизни, они восполняли за счет содержимого баночек и пузырьков. Неудивительно, что они готовы были платить по двадцать долларов за унцию пудры и по тридцать — за полунции гормонального крема. Разве это цена — за блаженство? Разве это деньги — за любовный экстаз?

Обычно после свиданий с Джеффри я пребываю в приподнятом настроении, но на этот раз меня охватило отчаяние. Внезапно я поняла, что можно хоть каждый день встречаться с любовником, но удовлетворения это не принесет. Адюльтер — не выход, а лишь способ на время отвлечься от забот.

Чтобы собраться с мыслями, я всю дорогу шла пешком — сначала на встречу с Джеффри Робертсом (почти сорок кварталов к центру), а потом обратно, к Мэдисон-авеню. Джеффри работает допоздна и ждет меня у себя в конторе. Он и не подозревает, что у него есть двойник, вторая половина моего, так сказать, двойного Джеффри.

Они совершенно не похожи друг на друга. Джеффри Раднер — еврей, у него каштановые волосы, высокая и тощая фигура, смуглая кожа и борода. Джеффри Робертс — протестант англо-саксонского происхождения, пухлый и розовый, как поросенок. Он южанин до мозга костей и очень простодушный человек. Близость со мной дает Джеффри Раднеру отсрочку от смерти. С Джеффри Робертсом мы почти не занимаемся любовью, хотя он и любит меня с упорством, достойным Пирама и Фисбы. Долгие годы я считала, что нас с ним связывает какая-то невидимая нить. Через некоторое время после нашего знакомства он с семьей уехал в Южную Америку, и мы стали писать друг другу длинные умные письма. Почти что любовные послания. Или послания о любви к литературе. Джеффри — несостоявшийся поэт. Он работает в рекламном агентстве, где сочиняет рекламу косметики. Красивые баночки и пузырьки, которыми пестрит «Блумингдейл», — это его поэтический экспромт. То есть, конечно, не он их создает — это делает только Бог (или Элизабет Арден). Он дает им имена. Он — Адам гормональных кремов и губной помады, первобытный поэт карандашей для глаз и накладных ресниц. Босоногий пастушок с фальшивым румянцем.