Как сон - [22]

— Ты ведь знаешь, что нам нельзя это делать.

— Опять какие-то фантазии.

— Нельзя: беременность убьет меня, я больна.

— Ничем ты не больна, а кроме того, человечество придумало пару верных способов предохранения.

— Но ни один из них не дает гарантии на сто процентов!

И так кончается очередная попытка зачать ребенка, который мог бы родиться уже после его смерти. Роберт пытается еще раз, но не может подлезть со своими нежностями и поцелуями, Жена обижена, холодна, закрыта. Роберт тем не менее пытается силой (уже много месяцев Жена называет сексом примитивное разрубание узла его страстей: она берет в свои руки штурвал семейной лодки, а через несколько минут идет в ванную вымыть руки, тогда как Роберт, почувствовав облегчение, засыпает), сегодня он твердо намерен любиться с ней во что бы то ни стало, потому что потом, когда боль в нем основательно поселится, такого случая уже может и не представиться.

— Перестань клевать меня своим… Я же тебе ясно сказала: нет! — Жена встает, поправляет пеньюар, не оставляя ему шансов. — Или ты успокоишься, или я иду спать к родителям.

— Боже, я с тобой больше не выдержу.

— Ты умеешь только брюзжать и стращать, уж больно ты на язык ловок.

Роберт раскрывает книгу, Жена возвращается в постель, берет журнал, но только на минуту, она взвинчена, буквы перестали прикидываться словами, она не может читать, хочет погасить свет и уснуть, а этот опять при свете с головой уйдет в чтение, надо что-то сделать, чтобы его выключить.

— Написал сегодня хоть что-нибудь?

Роберт не отвечает, уперся и, видать, на самом деле собирается читать, несмотря на упреки, что не пишет; ничего ведь так и не написал, и Жена об этом прекрасно знает, иначе не стала бы спрашивать. Она находит под одеялом его член, еще горячий, но отвергнутый, обиженный. Жена снисходит к нему, берет его в рот и не собирается выпускать до тех пор, пока не получит репарации; обычно это длится недолго, впрочем, процесс можно и ускорить, поскрести коготочками; так даже удобнее, не надо идти в ванную, достаточно проглотить, потом повернуться спиной и спать. Свет он погасит сам.

— Сколько я с тобою сплю, никогда мне ничего не снится, слышишь?

Роберт не лжет, ему никогда ничего не снилось, он пытался уговорить себя, что сны ему снятся, только он не может вспомнить их, во всяком случае, он всегда был как бы отрезан от снов и всегда переживал это как свою неполноценность, но, когда его спрашивали, хорошо ли он спал, ему не на что было пожаловаться, и действительно: кошмары его не беспокоили, спал он в полной отключке, ровно, слепо. «Даже зверям снятся сны, — думал он. — Я несчастен. Жизнь без снов — это жизнь без смысла, — думал он. — А ведь есть люди, которые и разговаривают во сне, более того, разговаривают на неизвестных им языках», — жаловался он мысленно. Из того, что ему не снились сны, он делал метафизические выводы: ему казалось, что отсутствие снов — это признак отсутствия души, и боялся, что жизнь после смерти — этот бесконечный сон бессмертной души — обойдет его стороной; молитвы о даровании сновидений также не давали результата. «Бог не слышит меня, потому что я молюсь только умом, а не душой. Потому что я человек бездушный» — вот какие мысли терзали его.

— Слышишь?

Жена не слышит его, что-то бормочет и вертится во сне, Роберт решил потревожить ее, потому что догадывается, что у Жены эротический сон, он ревниво смотрит на нее, ему кажется, что Жена изменяет ему с ним же самим (ему в голову не приходит, что Жене может сниться кто-то другой). Из-за стены доносится передаваемая в это время по радио молитва, минуту спустя молитва приближается со стороны двери в портативном радиоприемнике, поднесенном к уху Тещи, которая каждый день на заре приходит проверить, чтобы зять не проспал. Превыше всего Теща ценит семейную гармонию и порядок, она верит, что порядочный человек — это такой человек, который подчиняется определенному порядку, принципам гармонической жизни; Теща борется за порядок в доме, заботится о завтраке для мужчин. Она разделяет традиционные ценности, в числе которых борьба за семейную гармонию, а потому она крутится по кухне в халате, заваривает чай, ставит тарелку с бутербродами на стол; мужчины садятся за стол в выходных костюмах. Тесть открывает ноутбук и читает под кофе последний выпуск интернет-газеты, потом вбивает свою фамилию в поисковик и проверяет, где что сказано о нем нового за последние двадцать четыре часа, не важно — плохого или хорошего, потому что хуже всего будет, если в какой-то из дней ничего нового не появится, Тесть не хотел бы дожить до такого дня, когда не найдет о себе никакой свежей информации; Тесть боится не столько смерти, сколько несуществования. Он боится, что мог бы скатиться в несущественность, панически трепещет от одной только мысли, что настанет такой день, когда его поступки, речи, все, что он сделает, станет несущественным и в СМИ не будет никакого упоминания; несущественность — это несуществование. Тесть еще в детстве заболел мыслью иметь улицу своего имени, с той поры он всегда расспрашивал о тех, в честь кого названа та или иная улица; где бы он ни появился, везде он читал таблички с фамилиями тех, в честь кого названа улица, и проверял, чем тот прославился; детство Тестя выпало на то время, когда улицы называли в честь так называемых деятелей; когда нельзя было найти никаких сведений о том, в честь кого названа улица в маленьком городке, старшие говорили: «Наверное, это был какой-то деятель», так что Тесть решил, что будет деятелем, что бы это слово ни значило. Со временем он понял, что деятель — это такой человек, деяния которого существенны, заметны, фиксируются и остаются в памяти, чаще всего именно потому, что он — представитель властей, а значит, его деятельность влияет на ход всех важных дел и, как знать, может, и истории. Тесть пребывает у кормила власти так давно, что, видимо, не выжил бы, если бы его лишили власти. Он тогда мог бы действовать, сколько душе угодно, но никто не обратил бы на это никакого внимания. Тесть со страхом ждет того дня, когда не найдет о себе ничего нового в прессе. Есть еще одна немаловажная привилегия, от которой отвыкнуть в городе с низкой пропускной способностью дорожной сети невозможно: Тестю, как высокопоставленному деятелю с депутатским иммунитетом, положена мигалка, благодаря которой вечно забитые улицы для него не являются проблемой: когда он едет со спецсигналом в правительственном лимузине, машины сами расступаются, словно Красное море перед Моисеем, нет такой пробки, которую мигалка не смогла бы выбить; Тестю пока еще не случалось стоять в пробках, он не знает, как это иногда бывает приятно, Роберт не разговаривал с ним об этом.