Как Саушкин ходил за спичками - [9]
— Зачем мне у вас оставаться? Вы меня не переделаете, — ответил Саушкин, — машины-то у вас для этого нет!
Ген Никифорович вздохнул и развёл руками: дескать, чего нет, того нет. Постояли они, помолчали. Невесело прощаться людям, если один из них одинокий островитянин, а другой одинокий путник.
Однако сколько можно стоять и вздыхать, у каждого свои дела. Постояли и разошлись. Ген Никифорович отправился думать в свой тёмный дом, а Саушкин потащил баллон к воде.
Отплыть Саушкин не успел: вдруг…
Изворотливая, оборотливая, ухватливая!
…Вдруг у берега появилась акула.
То есть самоё акулу Саушкин не видел, а видел её плавник над водой.
Плавник остановился под берегом, и стало видно, что не плавник это вовсе, а загнутая крюком дыхательная трубка.
Вода под берегом раздалась, и появилась голова в маске для подводного плавания с трубкой во рту. Из-под маски свисали усы! Старуха!
У Саушкина от страха ноги не шли. Стоял и глядел, как старуха снимает маску и ласты, как прячет их в спортивную сумку на боку.
Старуха погрозила Саушкину пальцем: «Тихо!» Где ползком, где на четвереньках, она подкралась к автомату-сторожу, что днём углядел в море её лодку. Достала из сумки ножницы, какими садовники обрезают кусты, и перерезала провода. Глаза-лампочки автомата погасли.
Так же неслышно усатая старуха подкралась к дому Гена Никифоровича. Достала из сумки моток ниток, английскую булавку и кость. Тихонько воткнула булавку в косяк двери, продела конец нитки в петельку булавки. А затем к концу нитки привязала кость.
Отползла в сторону и подёргала нитку. Кость постучала в косяк. Вышел на крыльцо Ген Никифорович, поглядел-поглядел: никого нет. И ушёл в дом.
Такое повторилось несколько раз. В конце концов Ген Никифорович перестал выходить из дому на стук: видать, решил, что ему мерещится, чего и добивалась усатая старуха.
Она достала из своей сумки огромный замок, навесила замок на дверь дома, повернула ключ, а ключ в сумку — на самое дно.
Ген Никифорович не обратил внимания на её возню, к двери не подошёл, сидел размышлял в темноте.
Теперь уж старуха не таилась, теперь стала смела. Она забегала между железными ногами выжималки. Клацала ножницами — только летели обрезки проводов.
Ген Никифорович толкался в дверь, стучал:
— Что вы делаете, бабуся!
К вечеру старуха перерезала все провода.
Как погас последний прожектор и на острове наступила темнота, старуха включила карманный фонарь и позвала:
— Саушкин, поди сюда. Теперь ты в моей полной власти.
Ген Никифорович застучал в дверь, закричал:
— Не давайся ей в руки, Саушкин! Выручай меня!
Старуха хохотнула:
— Это Саушкин-то выручит? Спела бы рыбка песенку, кабы голос был. Вылезай, Саушкин, не тяни время.
Саушкин убегал от луча фонарика. Старуха блуждала между железными ящиками аппаратов, путалась в проводах, светила фонариком.
— Куда он запропастился, — ворчала старуха, — шарься тут в потёмках, ещё шишек набьёшь.
— Выручай, Саушкин! — кричал между тем из дома Ген Никифорович. — Оба с тобой пропадём.
— А сделаете машину для переделки меня? — спросил в ответ Саушкин.
Спрашивал он по-своему, шёпотом, однако Ген Никифорович услышал.
Тишина была на острове — не стучат аппараты, не гудит выжималка.
— Сделаю! — ответил Ген Никифорович. — Сделаю такую машину, когда выручишь меня!
Саушкин откликнулся из-за железного ящика:
— У меня не выйдет. Я ведь не знаю, как и приняться-то…
— Придумай что-нибудь! — уговаривал Ген Никифорович. — На острове полная темнота. Исключительные условия для размышления. Ну, придумал?
— Нет ещё, не придумал… Какая тут полная темнота, — оправдывался Саушкин, — старуха светит своим фонариком, мешает.
Старуха слушала их разговор, похохатывала:
— Вылезай, Саушкин, вылезай, мой яхонтовый… Если мне попался в ручки — сам знаешь, мухе на липучке и то слаще.
Саушкин сунул руку в карман и нащупал кошелёк.
Вот когда явилась мысль.
Саушкин сползал к дому, отыскал брошенный старухой моток. Привязал нитку к своему кошельку, а кошелёк положил на землю и окликнул старуху.
Подскочила она, посветила фонарём. Увидела кошелёк, ойкнула. Протянула руку, а схватить не успела: Саушкин дёрнул за нитку. Кошелёк ускользнул в щель между железными ногами выжималки.
Старуха пробовала было протиснуться в щель, да сумка не пускала. Старуха сняла сумку, бросила.
Пока она налегке протискивалась в щель и шарила там, Саушкин вынул ключ из сумки и выпустил Гена Никифоровича.
Полыхнули прожекторы, осветился остров: Ген Никифорович соединял разрезанные провода. Старуха подхватила сумку и кинулась к берегу. Надела ласты, бултых — и нет её.
…Не будет главок с «вдруг» в начале. Теперь остановился Саушкин, теперь не тащит его неведомо куда.
Начнем с полного голоса!
Ген Никифорович подал Саушкину рисунок и сказал:
— Здесь я нарисовал твою машину. Строить будешь сам, у меня с выжималкой для облаков дел выше головы.
Как велел Ген Никифорович, Саушкин вырыл яму под фундамент. Подошёл к железным ногам выжималки, зашептал:
— А дальше что? Яму я выкопал.
— Не слышу! — отозвался Ген Никифорович. Он ходил по верху выжималки, под облаками.
— А дальше что? — спросил Саушкин.
— Ещё громче! Говори ты как все люди!
