Как русин по тому свету слонялся - [4]

— Где хочешь, только не у нас… иди себе хоть к пану-богу! А ад не для тебя.

— А почему же, паны, вы мне это не сказали? Зря человек натрудился, наводя тут у вас порядки. А что мне будет за мою работу?

— Иди только, иди, уж мы тебе при выходе заплатим, что полагается, — уговаривали его черти.

— Ха, что ж, если идти, то идти, — сказал русин и, не выпуская из рук чертовской дубины, окруженный целым облаком чертей, полетел к адским воротам.

— Ну, какой же ты уплаты хочешь за свою работу? — спросили черти, когда русин остановился у ворот и, упершись, словно вол рогами, не хотел идти дальше.

— Знаете что, — молвил русин, — живут там на свете три больших доктора, что меня лечили при жизни. Хотел бы я теперь увидеть их на минуту и сказать им пару слов. Приставьте их мне сюда живьем.

Черти переглянулись, пошептали что-то, и тотчас три из них взяли и улетели в безграничные просторы. Не успел русин обернуться, а уже все три врача, принесенные за волосы, стояли перед ним с лицами, перекошенными смертельной тревогой. Какую-то минуту всматривался в них русин наполовину с сожалением, а наполовину с пренебрежением, а в конце сказал:

— Ну, что, господа! Слышал я вашу премудрую орацию над моим трупом. Спасибо вам за ваши заботы о моем здоровье, а вместо благодарности примите по слову правды. Ты, коллега по правую руку, — дурак. Ты старался исчерпать мои силы, — сам умрешь в исчерпании своих. Ты, коллега по левую руку, лечил меня от бешенства, — и сам узнаешь ее боль. А ты, пан протомедик…

Не договорив, вместо окончания плюнул пану протомедику в лицо, отвернулся, опустил шляпу на левое ухо и поплелся вверх к райским вратам.

IV

Тяжелая была дорога, тернистая и стремительная, и хоть казалось, что райские врата вот-вот, совсем близко от адских, так что лишь рукой подать, но когда пришлось идти от одних к другим, русину выдалось сие безмерно тяжелым трудом. Он шел и шел — казалось, века, тысячелетия, а врат рая как не было, так и не было. Сотки раз ослабевало его тело, не становилось духа в груди, темнело в глазах, и разочарование клещами сжимало сердце, но его твердая воля, то старое русское упрямство, все вновь подталкивало его в дорогу. Наконец, задыхающийся, усталый, еле живой, он постучал в узкую небесную дверцу.

— Кто там? — спросил изнутри святой Петр.

— Я, русин, — ответил наш герой.

— Русин… русин… русин, — промурлыкал святой Петр. — Подожди минуту, я только загляну в твой кондуит[10]. Э, брат, да ведь ты гайдамака!

— Что ж, — почесывая затылок, молвил русин, — был такой грех! А ведь, святой Петр, прими во внимание, какие на то были причины и какое на то покаяние!

— То, то, то! Знаем это, знаем! Но ведь здесь стоят еще другие грехи. Ты, брат, подкапывался под уважение государства и церкви.

— Кто? Я? Когда? Как?

— Э, долго бы это было растолковывать тебе, а мне некогда. Прочти себе краковский «Час», так сам убедишься.

— Краковский «Час»? Разве же он и здесь в почете?

— А ты как думал? Разумеется.

— Ха, так в таком случае мне здесь нечего делать.

И уже подался, чтоб идти прочь, но вдруг остановился, как остолбенев.

— Святой Петр, — крикнул, — эй, святой Петр!

— Ну, чего тебе еще? — спросил святой Петр, высовывая голову через окошко над дверцей.

— Скажи мне, пожалуйста, что мне делать, куда податься? Был я в аду, оттуда выгнали меня. В рай меня не пускаете. Где же мое место?

— Почем я знаю! — ответил святой Петр, пожимая плечами.

— А кто же это может знать?

— Пан-бог знает. А ты иди себе, там увидишь.

— Да, если так, то пусть будет и так, — ответил покорно русин. — Бывай здоров, святой Петр!

И русин снял шляпу с головы и поклонился святому. Но в тот миг дикая мысль стрельнула ему в голову. Замахнувшись широко шляпой, он через высокую стену бросил ее в рай. Шляпа была вся заляпана адской смолой, от которой начала расходиться по раю страшная вонь.

Среди святых совершилось замешательство, крик и вопли, а русин под воротами также наделал шуму.

— Отдайте мне мою шляпу! — завизжал он. — Передо мной дальняя дорога, как же я пойду без шляпы?

Но напрасно святые пробовали приступить к шляпе и взять ее. Адская смола жгла и пачкала их пречистые руки. А русин то и дело голосил по своей шляпе.

— Ну, иди, дурак, и возьми себе ее, пусть нам тут вони не делает! — молвил святой Петр и впустил русина в рай.

— Хе, хе, хе! — молвил русин, добравшись до него. — Как же здесь красиво и приятно! А теперь я уж наверняка был бы дурак, если бы, раз добравшись сюда, вышел отсюда добровольно!

— Что? Как? Ты как смеешь? — вскрикнул Святой Петр.

— Но ведь, святенький Петр, — сказал русин, усаживаясь в наголовнике своей шляпы и поджав ноги под себя так, чтобы стопы совсем стояли на ее широченных полях. — Видишь, ведь я не в твоем раю сижу, а в своей шляпе!

Аж захохотал святой Петр на такой юмор, а дальше плюнув не то сердито, не то добродушно, пошел спросить пана-бога, что делать с тем приблудой.

— Когда его из ада выгнали, — сказал пан-бог, — то видно, что не должен он быть так зол, как о нем болтают. Но и в рай он не заслужил, потому что рай заслуживается не терпением, а множеством добрых поступков. Пусть, стало быть, возвращается обратно на свет, пусть живет и работает, а там увидим, куда поместить его.