Что касается самых условий мира, то, разумеется, предвидеть их трудно. Между прочим, они будут зависеть и от событий наступающих месяцев. Но, во всяком случае, можно сказать, что столь волнующий наше общество вопрос об аннексиях – вопрос едва ли не праздный. России рассчитывать на какие-либо территориальные приобретения при существующем положении вещей, кажется, не приходится. Можно только говорить о сохранении тех земель, которыми мы обладали до начала войны, против чего не раздается возражений, (при этом, разумеется, мы не имеем в виду Польши, самостоятельное бытие которой как бы предрешено обеими сторонами). Вопросами, подлежащими обсуждению, могут явиться только, не считая тех, в которых Россия мало заинтересована и о которых будут уславливаться преимущественно наши союзники, – это: пределы будущего Польского государства (от которого, по слухам, Германия намерена отторгнуть Познань, а Австрия – Галицию), судьба турецких областей Армении[3], те части занятых германцами наших Прибалтийских губерний, которые Германия желала бы оставить за собой, и, может быть, участь нам родственных сербов… Что до Дарданелл, то русскими им всё равно не быть: это совершенно явно… Если же нам удастся получить свободный выход из Чёрного моря, напр., через объявление Константинополя нейтральным портом, то такой успех нашей дипломатии вряд ли возбудит в ком-нибудь какие-либо возражения… А будут ли требоваться какие-либо аннексии Германией на Западном фронте (части Бельгии) или Англией, Францией, Италией и другими нашими союзниками, для нас довольно безразлично: мы не располагаем силами, чтобы тому помешать или даже чтобы оказать существенное влияния на решение этого вопроса.
И последнее соображение… Несомненно, были преувеличены опасения, что победа германцев приведёт к нам старый режим, что Николай II вернётся в Зимний дворец на штыках прусских солдат. Немцы, заключая с нами мир, по всему вероятию, не подумают вмешиваться в наши внутренние дела; быть может, даже Германия, по разным соображениям (вовсе не бескорыстным), предпочтёт иметь своей соседкой Русскую республику, а не Всероссийскую монархию. Но надо подумать о том впечатлении, какое произведёт в умах многих, и очень многих, новый военный успех Германии, напр., занятие германскими войсками Петрограда или заключение мира на особо-выгодных для Германии условиях. Если русская свободная держава начнёт своё бытие военными неудачами и тягостным миром с врагом, это глубоко отразится на психологии всего населения России, прежде всего – её многомиллионного крестьянства. Не будут ли говорить тогда: «Царь всё-таки защищал Русь, а новое правительство защитить родину не сумело!». Истинные причины совершившегося будут ускользать от понимания масс, а явный результат будет у всех перед глазами и сделается могущественным стимулом реакционных сил. Борьба с попытками реставрации предстоит нам неизбежно; надо позаботиться, чтобы у врагов свободы не оказалось в руках такого сильного оружия, как указание на «позорный» мир. Наше поражение в борьбе с германцами грозит нам поражением в борьбе с реакцией.
Во имя всего великого, чем мы сейчас обладаем, во имя светлого будущего, открывающегося перед нами, во имя упрочения и развития русской свободы, – мы должны призывать к отражению нового германского нашествия, грозящего нам, к неутомимому продолжению войны, которое одно обеспечивает нам «приемлемый» мир. Во имя священной свободы мы должны, со всем напряжением сил, оказывая полное доверие единой и твердой центральной власти, оставаться на наших позициях, как того ждут от нас наши западные союзники. Ради вожделенного мира, чтобы достичь скорейшего окончания войны, мы должны вести её, не ослабевая. Si vis pacem para bellum, говорили римляне. Никогда это выражение не было более применимо, нежели в наши дни и к нам. «Если хочешь мира, веди войну!».