Как прекрасно светит сегодня луна - [45]

Почти совсем как дурочка

— Дура ты, Лерка, дура, что не пошла с нами в музей, тетя Луиза угощала и апельсинами, и орехами, и конфетами, которые она из Москвы привезла. Почему, говорит, Лера не пришла? Я объясняю, у Лерки много уроков, она их зубрит, учит. А тетя Луиза поправляет: не Лерка, а Лера, почему ты свою сестру так некрасиво называешь?.. А я говорю, она меня тоже Алькой зовет, а ведь я не Алька, а Алия. Потом мы с тетей Луизой ходили в музей, ну, помнишь, в который в прошлом году вместе ходили… Она спрашивает: нравятся тебе картины, какая больше нравится? Отвечаю: мне все нравятся, особенно где лес, река, я тогда сразу вспоминаю, как нас мама в деревню возила, когда мы совсем маленькие были, когда она еще веселая была… Только мне не понравилось, что под каждой картиной надпись: когда родился и умер художник, тот, кто их рисовал. Мне не нравится, что они все уже умерли, нарисовали и умерли, и я тете Луизе это сказала. А она говорит: ты ведь учишь, например, стихи Пушкина, его давно нет, а стихи живы. Но, по-моему, это не одно и то же. Книжки не картины, да, Лерка?

— Ах, Алька, хватит тебе болтать, учи лучше уроки, а то скоро папа с мамой придут и телевизор будут смотреть, приемник включат… И сходи поставь чай, а то мне пить очень хочется, такая трудная задачка попалась. Зачем же ты за пианино села? Опять начнешь свою «Осеннюю песню» играть, опять настроение мне испортишь, как будто, кроме «Осенней песни», вас ничему не учат.

— А жалко, Лерка, что тетя Луиза опять в Москву уезжает, с ней мы и в музей ходим, и книжки она нам покупает, вы, говорит, для меня — самые любимые!.. А когда проходили мимо спортивного магазина, давай, говорит, бадминтон купим, пусть будет у вас с Лерой бадминтон. Я, говорит, хочу, чтобы у вас все было, даже если мама с папой забудут что-то купить, вы напишите, что нужно, и я пришлю… Но, по-моему, Лерка, нельзя говорить: я хочу «то» или «это»! Просто она нас жалеет, понимаешь, да? Знаешь, как она испугалась, когда я свой сон ей рассказала! Ну, тот, в котором я маму видела. Как бегает она по берегу реки и кричит. Тетя Луиза так испугалась! А почему тебе это приснилось, спрашивает? Разве я знаю? Я ей сказала, что мама иногда во сне очень кричит, и я это увидела. Только там, во сне, она по берегу бегала, но в воду не бросалась… Тетя Луиза спрашивает, а что папа делает, когда мама кричит? Я говорю, он просыпается, и мы с Леркой просыпаемся и смотрим на нее, а папа толкает ее, чтобы она проснулась. А когда мама просыпается, она ничего не помнит, спрашивает, почему вы не спите, почему вы смотрите на меня? И тетя Луиза, когда я рассказала про это, говорит, давай зайдем в книжный, купим тебе репродукции. Это потому, что ей стало жалко нас… Вот купила книжку, хорошая книжка, да?.. А знаешь, Лерка, у Светки Байтемировой братишка — дурачок, ему уже десять лет, и он в школу не ходит. Сидит на скамейке у подъезда, конфеты сосет. А Светка бегает к нему и следит, чтобы он этими конфетами не подавился…

— Хватит тебе, Алька, замолчи, или уроки учи, или играй на пианино свою «Осеннюю песню».

— Я и буду сейчас играть, чего ты сердишься, только вот я о чем думаю, Лерка. Светка ведь отличница, а ее братишка — дурачок, да?

— Ну и что?

— А вдруг бы ты, Лерка, исправила свою четверку по алгебре и стала отличницей, а я ведь твоя сестренка — и вдруг стала бы дурочкой?

— Ты и есть дурочка, если так говоришь.

— Нет, сейчас я не дурочка, но если б стала дурочкой — смешно было бы…

— Что же тут хорошего, над тобой бы смеялись, и все!

— Смешно то, что я бы представлялась, что я дурочка, а сама бы смотрела, кто что думает…

— Ты бы не смотрела. Если бы ты была дурочка, ты бы не представлялась, а на самом деле была бы дурочкой… Все бы над тобой смеялись, а ты бы обижалась…

— А если бы я была как Райкин?

— Как это?

— Ну, я бы представлялась, как он, чтобы все смеялись, а сама бы только смотрела: смеются или нет. А потом я представлялась бы, что плачу. Интересно, заплакали бы все или нет?

— Никто бы не заплакал. Все равно бы смеялись.

— Если бы я плакала, все бы смеялись?

— Конечно. Над тобой смеялись бы, что ты плачешь.

— А тогда я представилась бы, что сейчас кого-нибудь укушу.

— Ну, тогда бы отбежали от тебя подальше и снова стали смеяться.

— А я бы тогда догнала кого-нибудь и укусила — по-настоящему.

— Ну, тогда бы тебя отправили в сумасшедший дом.

— Почему?

— Ну, если ты сидишь на скамеечке и сосешь конфету — ты не опасна, а если ты кусаешь кого-нибудь, значит, опасна и тебя надо везти в сумасшедший дом…

— Дура ты, Лерка, что так говоришь!

— Я-то не дура, а лучше бы ты, Алька, учила уроки или играла на пианино… Иди на кухню и поставь чай, мне очень пить хочется. Что же ты сидишь? Неужели, если я тебя о чем прошу, ты не можешь этого для меня сделать?

— А вот я прошу тебя сказать, что, если бы я была, например, дурочка, не всегда, а один день — дурочка, а другой — нет, один день я бы делала всё как все, а другой — как дурочка. Как бы ты догадалась?

— Ну, это бы сразу было видно.

— А я бы сделала так, чтобы не видно. Я бы глазами смотрела все дни одинаково, а сама бы была то как дурочка, то как все.