Как поджарить цыпочку - [4]

Сидя на диване, он перелистывал последний обзор театральных постановок. «Вымученно, вторично…» И откуда у нынешних критикоз столько апломба? Они знают, как писать. И что с того? Разве это дает им право писать ахинею? Много лет назад он воображал себя вторым Робертом Де Ниро, но из Вашингтона не уехал. Решил подождать. Поэтому он убедил себя, что поедет в Нью-Йорк, когда заработает денег. Но о том, как их заработать, у него были свои представления. Ему не хотелось мостить тротуары и работать официантом, поэтому пришлось несколько унять амбиции. Он стал преподавателем и режиссером «маленькой, но сильной и подающей надежды» – так написала местная газетенка – театральной труппы в конце Четырнадцатой улицы. Некоторые из его друзей уехали в Лос-Анджелес. Один из них даже чего-то добился. Великим стал. Да уж, великим, просто обхохочешься. Но ни у кого из них не было семьи. Все они встречались с молоденькими девицами и жаловались на их глупость.

Он внушал себе, что занимается важным делом. Многие ли могут этим похвастаться? Он был путеводной звездой для своих студентов. Он никогда их не подводил. Был настоящим учителем. Вот самое благородное дело на свете. Примерами тому Аристотель и Сократ. Им бы никто не посмел сказать, что учителя учат тому, чего сами не умеют. Он считает, что так могут говорить только люди, которые ничему научить не могут, а потому им только и остается самим всю жизнь ходить в учениках. Он работал над преобразованием облика своих студентов. Менял стереотипы и заставлял учеников углубляться в характер персонажа. Вел их от первого впечатления к вариантам трактовки. От имитации жизни к самой жизни. Из студентов, разбиравшихся в драме не лучше, чем свинья в апельсинах, он делал профессионалов, сознававших драматическую сторону повседневной жизни. Он учил их бороться с неприятием и провалами и не терять голову от успехов. И всегда повторять: «Это пойдет мне на пользу».

Итак, Дэниел никуда не поехал. А теперь его преподавательская карьера летит в тартарары, и театр полгода не платит денег. И вот каждое утро он заглядывает в свое будущее – туманное безвоздушное пространство, в котором присутствуют лишь жалкие рецензии, неблагодарные студенты, ответственность, гражданская совесть и, под занавес, некролог под заголовком «Никто». Он повис над бездной, и ноги уже едут по ее краю.

Дэниел вздохнул. Джасмин была совершенно другой. Жизнерадостной, уступчивой, терпеливой. Но со временем, чем больше она уступала, чем терпеливее себя вела, тем раздражительнее становился он сам. Нет, дело не в ней, говорил он себе. Виновато время, однообразие и работа без отдыха. Жизнь. Надо пытаться быть счастливым. Нет, в самом деле. У него есть любимая жена, напоминал он себе. Конечно, он любит ее. Она божественно готовит. Дочка у него – самая хорошенькая в классе. Он и сам – не пустое место. Разумеется, пара сотен долларов не помешала бы. Ну, и новая машина тоже. Дом побольше. Съездить бы куда-нибудь с размахом. Хорошо бы на Таити. Там пляж. И груди. Голые груди. Круглые коричневые груди.

Дэниел отложил ложку.

– Сегодня, наверно, задержусь.

Джасмин поглядела на него.

– Опять?

Он пожал плечами.

Джасмин отвела взгляд.

– Чего бы тебе хотелось на день рождения?

– Ничего. Ничего бы мне на мой день рождения не хотелось, – ответил он.

Но у Джасмин были свои планы. Она тайком заглянула в свои записи. Вычеркнула дайкири и вписала беллини. Добавила брускетту.[4] Да, и ай-оли![5] Еще свежий лосось и треска, артишоки, морковь, грибы и сладкий укроп. Это идея. Чего бы еще? Устриц? А почему бы, черт возьми, и нет? Очень даже поднимут настроение. Так, теперь основное блюдо… И тут она зашла в тупик. Ей хотелось приготовить Дэниелу на день рождения что-нибудь особенное. Нужно было придумать блюдо в его честь. Музыканты ведь преподносят в подарок свои арии, фуги и симфонии, вот и она должна изобрести какое-нибудь роскошное блюдо. Блюдо для короля. Что-нибудь мужественное и благородное. Может, говядину или баранину? Под потрясающим соусом. А к мясу картошка, грибы, лук. Ох, не старо ли это все? Конечно старо. Нужно что-то совершенно новое. Неделями она теребила свой блокнот, он совсем обветшал от постоянных вычеркиваний и поправок. Сначала она думала приготовить лапшу с говядиной по-азиатски или запечь макароны по-итальянски, но не слишком ли это прозаично для такого случая? Она надеялась, что если будет все время возвращаться к своим записям, то вдохновение придет. Но до сих пор озарение так и не снизошло, отсиживалось где-то за пределами сознания.

Джасмин собрала со стола тарелки, оставленные Дэниелом, и поставила их в раковину. В тот роковой день, когда она впервые увидела его в «Американском кафе», он ей не особенно понравился. Слишком худой. Костлявый, как отметила ее мать. Но вскоре Джасмин поняла, что у него душа толстяка. Вес его тела был обусловлен не расстройством психики, а наследственностью. Он, как и она, обожал поесть, и оба поедали пищу с плотоядным урчанием. Но для такого любителя поесть Дэниел, как ни странно, совершенно не умел готовить. Рис не мог сварить, не говоря уж о яйцах всмятку. Так что после короткого медового месяца, во время которого он таскал ее по французским кафе и за все платил сам, Джасмин начала для него готовить. С тех пор она по ресторанам больше не ходила.