Как писать биографию - [2]
Он поднялся, улыбнулся, поблагодарил. Пожал её тёплую, маленькую, сухонькую ладонь, вновь поблагодарил. Пошёл к машине, оглянулся, помахал рукой, завёл мотор, взглянул на атлас дорог, лежавший на соседнем сиденье. Неожиданно он увидел её лицо в окошке машины. Она слегка запыхалась. Слов он не мог разобрать. Пришлось заглушить мотор.
— Письма?
— Письма, мисс Рокингэм?
Она не знала, стоит ли упоминать, думала-гадала, а может всё-таки стоит… и вот вдруг решила, в последний момент, что так нельзя, что… Около двухсот писем, кажется. Наверху. В двух коробках из-под обуви. Нет, в трёх.
— А кому адресованы письма, мисс Рокингэм?
Ей. Все до единого. Двести. Они вернулись в дом. Поднялись наверх, в комнату для гостей. Там слегка пахло сыростью, чувствовалось, что уже много лет никто не ночевал. И вот из шкафа появились коробки.
— Вот, можете просмотреть, если угодно, — сказала она. — Вдруг пригодятся. Они сложены в хронологическом порядке.
Он вытащил первое письмо из конверта. «… До вчерашнего дня, когда вы появились в комнате, — писал Лэмпри, — я не знал, что такое восторг и восхищение. Никогда прежде я не испытывал этого чувства. С того момента перед моими глазами вновь и вновь возникает эта сцена: открывается дверь, вы входите и моя душа воспаряет от счастья. Я не в силах дождаться той минуты, когда…».
Он опустил письмо и взглянул на неё.
— Мы, — сказала она сухо, — любили друг друга долгие годы.
— О боже! — Воскликнула девушка. — Как странно. Это просто совершенно невероятно. Не сомневаюсь, что ты буквально голову потерял.
— Не вешай трубку, сейчас я брошу ещё десять пенсов. Алло! Вся загвоздка в том, что она не хочет, чтобы их выносили из дому. Вполне справедливое желание. Мне остаётся только всё перепечатать. Слава богу, у неё есть старенькая машинка, так что я могу сразу начать. Мне ни в чём отказа нет. Она расчистила столик для меня, наставила электрообогревателей и всякой всячины, а сейчас стряпает что-то сногсшибательное. Даже пижаму где-то откопала.
— Ага, — сказала она. — Понимаю. Так ты не…
— Нет. В этот уик-энд нет. Я так хочу к тебе. Думал об этом весь день. Алло!
— Да. Я здесь. Ну, ладно…
— Четверг был просто невероятным.
— Что?
— Говорю, в четверг было так хорошо.
— Да. Правда. Я тоже думаю… Ну и угораздило. Ничего. И надолго ты там?
— Не знаю. Письма длинные. Но до чего прекрасны. Прекрасней писем не читал. Любовные письма. Они…чёрт, объяснить невозможно. Книга будет совсем другой. Такая находка! И Лэмпри — другой. Знаешь, меня, кажется, впервые, взяло за живое. Это уже не просто исследование. Он меня теперь интересует как личность. О, чёрт, последняя монета, ты слышишь, я завтра опять позвоню, хорошо?
Она стояла в дверях держа в руках полотенце и пижаму в белую и голубую полоску.
— Это вам, Малколм. Кажется, вам в самый раз.
— Это пижама Лэмпри?
— Брата. За несколько месяцев до смерти он жил у меня. Кое-какие вещи ещё сохранились. — Она посмотрела на пижаму с сомнением.
— Но, может, вы не хотите. Она, разумеется, стираная.
Он протянул руку.
— Большое спасибо. За всё. Мне даже трудно выразить, как я вам благодарен.
— Надо бы сходить в аптеку, пока она не закрылась: вам ведь нужны бритвенные принадлежности. Ну, а вечером, перед ужином, мы могли бы выпить немного хереса. Я тут ещё кое-что вспомнила. Может, вам пригодится.
Они пили херес, хороший херес, потом виски, джин, содовую. И откуда всё это взялось в этом удивительном доме! Люсинда Рокингэм сидела в длинном облачении из бархата вроде халата. Она порозовела и, несмотря на болезненный вид, говорила оживлённо. Печка источала тепло, из кухни пахло чем-то удивительно вкусным.
Спать он пошёл около двенадцати. Она ушла чуть раньше, в одиннадцать. Оставшись один, он просмотрел пачку писем, которые завтра ему предстояло перепечатать, прочёл несколько стихотворений Лэмпри из «Годового цикла». Эти стихи Лэмпри написал вскоре после встречи с Люсиндой Рокингэм. Теперь они предстали совсем в новом свете. Где-то сверху слегка поскрипывал пол, потом наступила тишина. Снаружи изредка доносился шум проезжавшей машины, шорох дождя. Он отложил письма, лёг на диван. Несколько минут он не мог думать ни о чём, кроме своих эротических переживаний, потом уснул. Ему снилось то, о чём она в тот вечер рассказывала: Люсинда Рокингэм и Эдвард Лэмпри едут на велосипедах вдоль берега моря, ему мешает собака, он падает, растягивает сухожилие на лодыжке, домой возвращается, опираясь на её руку. К тому времени, как считает Люсинда, они были знакомы уже полтора месяца или что-то вроде этого. Сквозь сон Малколм чувствовал прикосновение Люсинды к руке Лэмпри, и вместе с Лэмпри он шёл, сгорая от любви.
— Самое удивительное, — сказал он, — что они не виделись месяцами. Они встречались время от времени, либо в Лондоне, либо он приезжал к ней домой. Тогда мать её была ещё жива, так что когда он приезжал, им почти не удавалось оставаться наедине. А в перерыве — письма… Ей богу, мне бы хотелось… Да, хотелось прочесть их тебе. Хотя бы некоторые. Это из лучшего, что им вообще написано.
— Да, ты просто потерял голову.
Они замолчали.
