Баба Клава обиженно плечом дернула:
— Скажешь тоже, Моть… Ты же знаешь, люди меня уважают… Весь век в Гусихе живу, малой пташки не обидела… Хотя… Пожалуй что, затаил на меня обиду один человек…
— Назовите его…
— Пусть Митька выйдет… — сказала Клава Желтоножкина и, когда Димка исчез за дверью, наклонилась к уху Пантюшкина. — Васянька Плотников. Сторож. Когда я в девках была, он ко мне сватался… До сих пор злится, что я за него замуж не пошла…
Крепко озадаченный вышел Пантюшкин на крыльцо и вдруг на глаза ему попался странный белый след. Будто шагал по крыльцу снежный человек. До того белыми и огромными были отпечатки следов. И рисунок странный, как у автомобильной шины. В жизни таких отпечатков не видел Матвей Фомич.
— Минутку… — поднял он указательный палец, обернувшись к Клаве Желтоножкиной, которая шла следом.
Отпечатки заинтересовали и Димку, он тут же подскочил и повис на перилах.
Милиционер лупу достал и на отпечаток нацелил.
«Точно… Рисунок автомобильной шины… И производства, видать, не нашего…» — Пантюшкин задумался, и вдруг ему под ноги хлынул поток воды. Запахло укропом. Следы снежного человека исчезли в этом потоке.
— Слон неразворотливый! — воскликнула баба Клава. — Такой рассол пропал! И хрен там был, и солодка, и вишарный листок…
— Нечаянно я… — заканючил Димка. — Нечего на дороге ведра ставить…
Мокрое крыльцо тронули лучи утреннего солнца, от ступенек пошел пар, как от только что вынутого из печки пирога.
Пантюшкин с отчаянием посмотрел на прилипшие к доскам мокрые вишневые листья и перевел взгляд на дорожку. Дед Ваня заканчивал ее подметать. Он макал метлу в бочку с водой, чтобы не было пыли, и деловито водил по дорожке перед собой. Белые следы безнадежно исчезли.
Матвей Фомич ел макароны «спагетти». Их привезли в Гусиху из самой Италии в длинных нарядных пачках. Жители Гусихи разобрали макароны в один момент и теперь ели их, втягивая и присвистывая. Некоторые роняли на пол и удивлялись:
— И чего хорошего в них находят итальянцы? То ли дело вермишель!
Пантюшкин еще вчера разделял общее мнение. Спагетти — праздная еда. Для тех, кому времени некуда девать. А рабочему человеку заглатывать по утрам макаронины — морока.
Сегодня Пантюшкин был мнения иного. Спагетти помогали ему думать. С каждой съеденной макарониной в голове возникала новая мысль.
На столе перед Матвеем Фомичом лежала улика, найденная на месте преступления, — красная расческа. Пантюшкин смотрел на нее и размышлял над образом подозрительного человека — Бори Бабулича, школьного истопника.
Видом своим Бабулич давно уже вызывал подозрение. Черные очки — вот что придавало особенную подозрительность Бориному виду. Хотя и одежда доверия не вызывала. Вытертые до пролысин джинсы и рубашка черного цвета. Где взял Боря такую рубашку, если в Гусихе ими не торговали? Джинсы вроде старые, а из прорези кармана золотая цепочка виднеется. Есть в этом какая-то тайна. Но самое странное — это как Боря разговаривал. Один раз Пантюшкин пришел в баню и встал за Борей в очередь за билетами. Пантюшкин спросил у кассирши:
— Почем веники?
А вместо нее Бабулич ответил:
— 30 экю.
Потом, когда мужики разошлись в парилке, начали хлестаться вениками и шуметь, Бабулич, сидевший на самой верхней полке, натянул на уши лыжную шапку и сказал возмущенно:
— Что вы тут устроили кордебалет?! Думать мешаете…
Мужики не поняли про кордебалет и замерли от непонимания с вениками в руках. Уже тогда кто-то заметил:
— Подозрительный человек, этот Бабулич…
В самом деле — о чем уж таком можно думать в парилке?
Но всего этого было мало, чтобы обвинить истопника в краже телевизора. В конце концов, мало ли на свете Борь, которые носят в карманах красные расчески? Сколько поездов через Гусиху ходит… Мог вор и из другого города приехать. Хотя ехать на поезде за старым телевизором глупо…
«Гиря от часов оторвалась ровно в полночь… Значит, преступник нес телевизор по поселку именно в это время и его мог кто-нибудь увидеть. Надо написать объявление…»
Супруга Клариса старалась Пантюшкина во время ответственных моментов не беспокоить. Он этого не любил. Она и сейчас бы вмешиваться не стала, если бы Пантюшкин так не ушел в себя. Он даже не заметил, как съел все макароны и теперь тыкал вилкой в пустую тарелку. Вот поэтому Клариса вмешалась:
— Моть, я думаю, это не Зимуха… Тот по-крупному работает. Помнишь, мы его задержали в гараже — он шины выкатывал?
— Зимуха! — усмехнулся Матвей Фомич. — Он давно в Гусихе не живет. А потом, в Гусихе брать нечего…
— А сберкасса!
— Там сигнализация…
— А восковой завод?! Для свечек самый сезон. Дачи… Там же электричества нет, дачники вечером зажигают свечки. Он их в электричке в момент продаст и озолотеет… А телевизор для отвода глаз. Пока мы телевизор ищем, он по-крупному…
Матвей Фомич не любил, когда жена была умнее его. Потому он Кларисину версию не принял. Отодвинул ее в сторону, громыхнув стулом, и нарочно ничего не сказал. Фуражку форменную надел и в дверь шагнул, под притолокой пригнувшись.
— В магазин я! — пробурчал спиной. А чтоб Клариса не подумала, что он за зубным порошком пошел, добавил: — На очную ставку!
