Как остановить время - [41]

– Похоже, не для всех он такой уж добренький, – отозвался Бёрбедж.

Я рассмотрел двух других. Один был круглый, как бочка, с более опрятной, чем у Вольстана, бородой. Изъяснялся он с такой заковыристой издевкой, что я догадался: он тоже актер. Похоже, он был изрядно пьян.

– Слышь, ты, пена на бычьей моче, а ну верни парнишке его лютню!

Другой мужчина был строен и хорош собой, несмотря на слишком маленький рот и зачесанные назад длинные волосы – прическа была ему не к лицу. Кроткие, как у коровы, глаза. Как и двое его спутников, он был одет в подбитый ватой, отделанный кружевом и застегнутый на все пуговицы камзол; хотя уже спускались сумерки, я заметил, что камзол отливал золотым шитьем. Сразу было видно: это представитель богемы, но далеко не бедствующий. Образ дополняла круглая золотая серьга в ухе. Я догадался, что передо мной актеры, и не просто актеры, а члены труппы «Слуги лорда-камергера».

– Тьфу ты… Ну надо же! Вы только посмотрите. Ад опустел: все черти явились в Бэнксайд, – сдержанно и язвительно произнес красавчик.

– Ох ты, Шекспир! Собственной персоной! – узнала красавчика Эльза.

Шекспир – это и правда был он – едва заметно улыбнулся.

Эльза повернулась к его толстому, как бочка, спутнику:

– Я и тебя знаю. Ты тоже Уилл, но другой. Уилл Кемп.

Кемп кивнул и с гордостью похлопал себя по животу: – Он самый. – Отдай лютню, – снова потребовал я, и на этот раз Вольстан понял, что проиграл. Он сунул мне лютню и дал деру.

Эльза насмешливо помахала ему вслед оттопыренным мизинчиком:

– Чтоб ты сифак подцепил, хрен поганый!

Все три актера захохотали.

– Да будет вам, пошли, выпьем по кварте в «Королевском пабе», – предложил Кемп.

Шекспир с хмурым неудовольствием глянул на приятеля:

– Ты – прошлогоднее, пропитанное элем яблоко.

Ричард Бёрбедж, не теряя времени даром, уже тискал Эльзу, и та нашептывала ему что-то в ухо.

Шекспир подошел ко мне.

– Вольстан – просто скотина.

– Верно, мистер Шекспир.

От него пахло элем, табаком и гвоздикой.

– Смотреть противно… Но Дуб – он и есть Дуб.

А что, парень, ты хорошо играешь?

Я все еще не пришел в себя и тупо переспросил:

– Хорошо?

– На лютне.

– Надеюсь, сэр.

Он наклонился ко мне ближе.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать, сэр, – ответил я, решив держаться цифры, которую назвал Роуз.

– А выглядишь на пару лет моложе. И в то же время – на пару лет старше. Твое лицо – загадка.

– Мне шестнадцать лет, сэр.

– Ладно, неважно… – Он слегка покачнулся и оперся рукой о мою грудь, пытаясь удержаться на ногах. Я понял: он пьян, как и те двое. Но он вдруг выпрямился.

– Мы, акционеры «Слуг лорда-камергера», сейчас подыскиваем музыкантов. Я написал новую пьесу, «Как вам это понравится», но постановке необходимо музыкальное сопровождение: там много песен. И нам нужна лютня. Понимаешь, у нас был флейтист, но он умер от сифилиса.

Я молча уставился на Шекспира. В его глазах плясали два золотых огонька – отражения горевшего неподалеку факела.

Кемпу, судя по всему, надоело ждать. Он оттащил Бёрбеджа от Эльзы и бросил мне:

– Завтра в «Глобусе», в одиннадцать.

Не обратив на него внимания, Шекспир кивком указал на лютню:

– Сыграй-ка.

– Прямо сейчас?

– Пока железо горячо.

Эльза принялась напевать незнакомую мне непристойную песенку.

– Парнишка никак не очухается, бедняга, – с притворным сочувствием сказал Кемп. – Пошли.

– Нет, – отрезал Шекспир. – Пусть сыграет.

– Я не знаю, что играть.

– Играй, что душа подскажет. Считай, что нас тут нет. Будь верен сам себе.

Он шикнул на Эльзу.

Четыре пары глаз уставились на меня.

Я закрыл глаза и, думая о Роуз, заиграл мелодию, которую исполнял на днях, и запел:

То солнышко, что днем мне душу греет,

Сегодня хмурится, и радость враз хиреет,

И струны замирают под рукой.

Ее улыбка возвращает счастье,

А хмурый вид – осеннее ненастье…

Я смолк и оглядел обращенные ко мне лица четырех слушателей; они молчали.

– Эля нам! – вскричал Кемп. – Господи, дайте же мне эля!

– А мальчишка-то недурен, – промолвил Бёрбедж. – Песенка, правда, так себе, но на это плевать.

– Поет он тоже так себе, – вставила Эльза.

– Ты отлично играешь, – сказал Шекспир. – Приходи завтра в театр «Глобус». В одиннадцать. Двенадцать шиллингов в неделю.

– Спасибо, мистер Шекспир.

– Двенадцать шиллингов в неделю?

Роуз не верила своим ушам. Было утро. Перед работой мы ходили за водой. Роуз пришлось остановиться и поставить ведро на землю. Я поставил свое. Воду – для уборки, не для питья – мы брали из колодца в конце тропинки, почти в миле к северу от Оут-Барна и садов, так что без передышки было не обойтись. Утреннее солнце отливало зловещим розовым цветом.

– Да. Двенадцать шиллингов в неделю.

– Будешь работать на мистера Шекспира?

– Да. На «Слуг лорда-камергера».

– Том, вот радость-то!

Она обняла меня. Как сестра. Даже больше чем сестра.

Она вновь подхватила ведро с водой, и ее лицо затуманило облачко грусти.

– Что случилось?

– Боюсь, теперь мы тебя почти не увидим.

– Я буду приходить домой каждый вечер. В обход городских стен или через ворота.

– Я не про это.

– А про что же?

– Ты теперь заживешь другой, яркой жизнью, к чему тебе невзрачная рыночная торговка?

– Никакая ты не невзрачная, Роуз.