Как он похож на ангела - [77]

— Но я ее действительно жду. Я люблю Альберту и готов ждать вечно!

— Ну что ж, если тебя устраивает вечность…

— Что вы имеете в виду?

— А то, — сказал Хейвуд, — что через две недели ее дело будут слушать снова и судебная комиссия не поверит, что деньги были растрачены. Комиссия состоит из людей, у которых со здравым смыслом все в порядке. И если Альберта будет упорствовать, никакого условно-досрочного освобождения ей не видать! Вот почему я здесь. Мне нужны деньги. Сейчас же!

— Но…

— Заткнись! Когда деньги окажутся у меня, Альберта поймет, что запираться глупо, расскажет правду и вернет деньги в банк. Потом я заберу ее домой, а ты можешь отправляться на все четыре стороны.

— Вы не понимаете. Мы с Альбертой…

— Только не загибай про великую любовь! Тоже мне любовники! Какой ты, к черту, мужчина? В этом, наверное, все и дело: ты — как бы и не мужчина, Альберта — как бы и не женщина, вот вы и нашли друг друга! Вот и цена вашей страсти!

Он не помнил, как столкнул Хейвуда вниз, помнил только звук падения тела и то, как оно лежало перед алтарем. Большая серая птица сорвалась вниз и погибла. Потом он очутился в своей комнате на третьем этаже Башни, куда его отправил отдыхать Брат Верное Сердце, дождался, пока Учитель побежал за Матерью Пуресой, и только тогда пошел в хлев за крысиным ядом, двигаясь, точно робот.

Как умирала Сестра Благодать, он тоже не помнил. Помнил только ее первый крик. Иногда птица кричала так рядом с сеновалом, и бородатый человек в ужасе падал на землю, думая, что это Сестра Благодать превратилась в птицу и вернулась за ним. Он боялся за свой рассудок, ему мерещилось, что птицы и звери стали людьми. Пересмешник, упрямый и назойливый, был Братом Венец. Маленький, с зеленой спинкой зяблик, прыгающий среди сорняков, — Матерью Пуресой. Сильная, голодная ворона — Братом Свет. Важный длиннохвостый голубь — Учителем, унылая кукушка — Сестрой Смирение, а нахальная, верткая сойка — Хейвудом.

— Скис! — дразнила его сойка.

— Замолчи!

— Скис! Скис!

— Неправда! Я верю, я жду!

Но последнее слово — скис! — всегда оставалось за сойкой.

Однажды утром он, как всегда, проснулся от крысиной возни в стогу и еще прежде, чем открыл глаза, понял: ночью что-то произошло. Братья и Сестры вернулись.

Он долго лежал без движения. Не слышно было ни голосов, ни шума грузовика, ни рычания трактора, но до него доносился другой звук, который он знал так хорошо, — будто кто-то быстро и без остановки стучит по барабану. Это Карма баловалась с пишущей машинкой.

Забыв об осторожности, он слез по грубо сколоченной лестнице на землю и побежал к кладовой. Он был на полпути, когда с дерева взметнулся черно-белым вихрем дятел и стук прекратился.

Он выбрался и погрозил дятлу кулаком, хотя больше, чем на птицу, злился на себя, на собственную глупость. Машинки не могло быть в кладовой, люди шерифа забрали ее вместе с остальными вещами, но беспокоиться из-за этого не стоило. Кто докажет, что машинка его? Они до сих пор не знают, что он тот, кто им нужен, они до сих пор…

— Карма!

Он произнес имя вслух с ненавистью и страхом, потому что вспомнил, увидел, как бежит в тот последний день к хлеву, а за ним спешит Карма.

— Ты возьмешь с собой машинку, Брат?

— Нет.

— Можно тогда я ее возьму?

— Отстань!

— Ну пожалуйста, разреши мне ее взять!

— Нет. И оставь меня в покое, у нас мало времени.

— В Лос-Анджелесе ее починят, и она будет как новенькая. Пожалуйста, Брат, отдай мне ее.

— Ладно, бери, только отвяжись.

— Спасибо, — серьезно сказала она. — Я этого никогда не забуду!

«Я этого никогда не забуду». Слова благодарности, не более. Но теперь они наполнились новым смыслом. «Я этого никогда не забуду» означало: «Я всем расскажу, что это твоя машинка».

— Карма!

Имя полетело над деревьями в далекий город, где она жила, и он понял, что должен следовать за ним.

Глава 24

Телефон зазвонил в субботу, около полудня, когда Куинн бесцельно слонялся по квартире в ожидании Марты. Они договорились, что проведут день на пляже с детьми, но туман, опустившийся на Сан-Феличе, скрыл солнце, и море, к которому никто не спешил, едва было видно сквозь вязкую, белесую пелену. Звонок прервал размышления Куинна о том, что бы придумать взамен купания.

— Алло! — сказал он, думая, что это Марта.

— Мистер Куинн?

— Да.

— Ответьте Лос-Анджелесу.

Прошло несколько секунд, и он услышал дрожащий голос Кармы.

— Я сказала, что никогда не позвоню вам, мистер Куинн, и даже разорвала карточку, но номер я успела запомнить, и… мистер Куинн, я боюсь. Тетя не знает, потому что ее нет, но даже если бы она была, я не могу… Понимаете, меня ищет мама. Тетя не разрешит…

— Успокойся, Карма, и расскажи все по порядку.

— Мне десять минут назад звонил Брат Голос. Его послала мама. Он должен передать что-то важное, но не по телефону, а при встрече.

— Где?

— Здесь, у нас в доме.

— Откуда он знает, где ты живешь?

— Я ему часто рассказывала о тете. Но сейчас я сказала, что не могу с ним встретиться, потому что тетя дома. На самом деле она в клубе цветоводов, готовится к выставке. Хризантемы в пампасной траве, подсвеченные лампочками. И трава будет волноваться, потому что в ней спрячут вентилятор. Представляете?