Как он похож на ангела - [49]

— Надеюсь, вы понимаете, какую ответственность берете на себя, скрывая улики тяжелейшего преступления?

— Да, я знаю, что нарушила закон. Но меня это не волнует. Странно, я всегда была законопослушной, но в тот момент меня совершенно не трогала юридическая сторона дела. Если из-за меня убийца останется безнаказанным — Бог с ним. Зато не пострадают невинные люди. Правосудие и справедливость не всегда одно и то же. Или вы еще слишком молоды и мстительны, чтобы это понимать?

— Не так уж я молод, — ответил Куинн. — И никогда не был мстительным.

Она долго изучающе смотрела на него.

— А по-моему, права я, — сказала она серьезно и с оттенком грусти.

— Нет, — сказал он.

— Вам бы, разумеется, хотелось, чтобы я побежала в полицию?

— Нет, просто…

— Хотелось бы, хотелось. Вы считаете, что если закон требует око за око, то столько и получается. Это не так. Простой арифметикой закон не довольствуется. Ему нужно уравнение, где одному оку соответствует множество чьих-то глаз, и если они живые — закону все равно. Так вот, эти глаза не будут принадлежать мне и моим детям. Если понадобится, я поклянусь на десяти Библиях перед Верховным судом, что не получала никакого письма, касающегося смерти мужа.

— И Джордж тоже поклянется?

— Да.

— Потому что любит вас?

— Вы слишком романтично настроены, — холодно ответила она. — Надеюсь, это ненадолго. Нет, мистер Хейвуд в меня не влюблен. Он всего лишь пришел к тому же выводу, что и я. Чем бы ни было письмо — розыгрышем, как считает он, или правдой, как считаю я, — мы оба решили, что обнародовать его было бы безумием. И я его сожгла. Знаете, где? В печке на кухне, и пепел давно вылетел в трубу. Оно существует только в памяти моей, мистера Хейвуда и человека, который его написал.

— Меня вы не считаете?

— Нет, мистер Куинн. Вы его не видели и не можете быть уверены, что оно существовало. Вдруг я вас обманула?

— Сомневаюсь.

— Ах, если бы его не было! Если бы!..

Порыв ветра унес окончание фразы, как пепел от письма. Она смотрела на Куинна, но не видела его, ее взгляд был сосредоточен на чем-то там, в прошлом.

— Марта…

— Пожалуйста, не называйте меня Мартой.

— Это ваше имя.

Она подняла голову.

— Я миссис Патрик О'Горман.

— Это было давно, Марта. Проснитесь! Свет зажегся.

— Не хочу!

— Но он зажегся, вы сами сказали.

— Я этого не вынесу, — прошептала она. — Мы были такой счастливой семьей… А теперь все превратилось в грязь. И мне ее не смыть, остается только делать вид, продолжать делать вид, что…

— Притворяйтесь на здоровье, я вам не помеха, но хочу заметить, что вы все видите в искаженном, преувеличенном свете. Ваша жизнь не рухнула с небес в грязь только потому, что О'Горман проявил интерес к мужчине. Вы жили не на небе, а пониже, как все остальные. И грязь эта, кстати, не обязательно такая уж грязная. Вы не трагическая героиня с роковой судьбой, а О'Горман не герой и не злодей, он был всего лишь несчастным человеком. Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, вы назвали себя реалисткой. Вы по-прежнему о себе такого мнения?

— Не знаю. Раньше я справлялась со своей жизнью.

— Потому что брали на себя ответственность за О'Гормана?

— Да.

— То есть жертвовали собой, чтобы скрыть слабость и ошибки О'Гормана. А теперь, когда поняли, что жертва была напрасной, не в состоянии признаться в этом? Вы заявляете, гордо выпрямившись, что вас зовут миссис Патрик О'Горман, и тут же шепчете про грязь. Когда вы придете к компромиссу?

— Вас это не касается.

— Теперь касается.

Она посмотрела на него с некоторым испугом.

— Что вы собираетесь делать?

— А что мне остается делать? — устало спросил он. — Ждать, когда вам надоест кидаться из одной крайности в другую и вы примиритесь с чем-нибудь похуже рая, но лучше ада. Как вы думаете, возможно такое?

— Не знаю. Я не могу говорить об этом здесь и сейчас.

— Почему?

— Уже темно. Надо позвать детей. — Она встала, но неуверенно и так же неуверенно спросила: — Вы поужинаете с нами?

— С радостью. Но в другой раз. Не хочу, чтобы дети восприняли меня как незваного гостя. Это место принадлежит им, вам и О'Горману. Я подожду, пока найду место, которое вы и дети разделите со мной.

— Пожалуйста, не говорите так. Мы едва знакомы.

— В прошлый раз вы сказали кое-что, с чем я согласился. Вы сказали, что я слишком стар для любви. Теперь все иначе. Теперь мне кажется, что я был слишком молод и одинок, чтобы полюбить по-настоящему.

Она отвернулась, наклонив голову, и он увидел белую полоску шеи, резко контрастировавшую с загаром лица.

— У нас нет ничего общего. Ничего.

— Откуда вы знаете?

— Джон Ронда рассказывал мне о вас — где вы жили, чем занимались. Это не для меня, и я не настолько глупа, чтобы надеяться изменить вас.

— Я уже меняюсь.

— И давно? — Она улыбнулась, но глаза ее оставались печальными. — Вы действительно чересчур романтичны. Люди не меняются по желанию, даже и по собственному.

— Вы слишком долго были несчастной, Марта. Вы разочарованы.

— А что, можно снова очароваться?

— За других не поручусь, но со мной это произошло.

— Давно?

— Не очень.

— Как?

— Не знаю.

Он не знал как, но помнил с точностью до минуты когда. Аромат сосен, луна, висящая над деревьями, как золотая дыня, звезды, рассыпавшиеся по небу ясным дождем. И голос Сестры Благодать с оттенком нетерпения: «Можно подумать, вы в первый раз видите небо». — «Пожалуй, так оно и есть». — «Но оно каждую ночь такое». — «Я бы не сказал». — «А вдруг на вас снисходит откровение свыше?» — «Я восхищаюсь вселенной».