Как начинался застой? - [8]

Бесспорно, что для Н. С. Хрущева назрела пора уходить с высших постов в партии и государстве, хотя бы из соображений возраста. Однако у «нашего Никиты Сергеевича» (именно так назывался широко демонстрировавшийся тогда кинофильм) не хватило решимости подать в отставку. Правда, как свидетельствуют некоторые авторы, в том числе и его собственный сын Сергей Никитич, Хрущев собирался сделать это на ближайшем съезде партии. Но до съезда еще было далеко. Впрочем, в нашей советской истории еще не было подобного прецедента (если не считать размышлений К. У. Черненко о возможности своей отставки незадолго до кончины, о чем мы узнали из мемуаров А. А. Громыко «Памятное»), А ведь, в сущности, это должно было бы стать явлением обычным. С руководящей работы, включая верхние эшелоны, очень важно уходить вовремя, а уж если говорить о лидере, то тем более. Это не только в интересах партии, всего общества, но и в интересах тех, кто уходит на заслуженный отдых.

Помню, в середине 70-х западная пресса делала прогноз: Брежнев уйдет в отставку на XXV съезде в 1976 году, когда ему исполнится 70 лет. Увы, не произошло этого ни в 1976-м, ни позже. Брежнев об отставке не помышлял и, как это впоследствии подчеркивалось в документах партии, растущее расхождение между высокими принципами социализма и повседневной реальностью жизни стало совершенно нетерпимым. Конечно, брежневский режим — главный виновник застоя, тут я целиком согласен с авторами публикаций о том периоде нашей истории. Однако я не хочу упрощать — корни застоя не только в личности Брежнева, а в первую очередь в несовершенстве наших политических институтов, включая и саму партию, что, конечно же, совсем не исключает персональной политической ответственности лиц, составлявших в застойные годы партийное и государственное руководство страны. Почему многие из них мирились с создавшимся положением? Почему прямо и честно не сказали тому же Брежневу, что ему пора оставить свой пост, ибо этого требуют интересы партии и народа? В случае нежелания Брежнева выйти в отставку, решить этот вопрос можно было в рамках демократических норм и структур, в открытую, как это делается в некоторых западных компартиях. Кемеровский коммунист, директор киселевской обувной фабрики Тенгиз Георгиевич Авалиани, нашел в себе мужество в преддверии XXV4 съезда КПСС написать на имя Брежнева письмо, в котором по существу убеждал адресата уйти в отставку. Автор писал о том, что «промедление с пересмотром основ методов руководства» советским обществом, народом, тем более промедление еще на пять лет, «может дорого обойтись», что положение в стране очень серьезное, что «мириться и… увязать в нем нельзя», и потому «оно должно быть также серьезно и беспромедлительно обсуждено на Политбюро», что «этот вопрос должен быть главным в повестке дня съезда», что «нельзя допустить, чтобы съезд и подготовка к нему вылились опять в большой хвалебный, театрализованный спектакль». В письме откровенно и напрямую было сказано, что Политбюро и правительство не справились с возложенными на них обязанностями.

Как и следовало ожидать, то письмо было расценено как крамола, «покушение на устои». О содержании письма доложили К. У. Черненко, который поручил позвонить в Кемеровский обком и «разобраться» с автором. Авалиани сняли с должности директора фабрики, и неизвестно, как сложилась бы его жизнь, не начнись в стране перестройка. Стала важной и публикация письма.

Я не случайно обращаюсь к письму Авалиани. Обоснованность выдвинутых в нем требований о необходимости решительных перемен в партии и обществе хорошо понимали и те, кто находился в высшем эшелоне власти. Неверно было бы считать, что в руководстве партии и страны не было людей, противодействовавших чрезмерному возвышению Брежнева и проводимой им политике.

Мэлор Стуруа, например, пишет на страницах «Недели» (24–30 октября 1988 года) о том, как в годы правления Брежнева устранен был «занесшийся Кириленко», об «укрощении строптивого Шелеста», о расправе со «взбунтовавшимся Егорычевым». Другой публицист, Федор Бурлацкий, в своей статье «Брежнев и конец оттепели» («Литературная газета», 1988, 14 сентября) приводит факт из жизни тогдашнего первого секретаря Московскою горкома партии Н. Г. Егорычева, который в разговоре с одним из руководителей сказал: «Леонид Ильич, конечно, хороший человек, но разве он годится в качестве лидера такой страны?» «Фраза эта, — пишет далее автор, — дорого обошлась ему, как, впрочем, и его открытая критика на одном из Пленумов ЦК военной политики».

Надо сказать, что подобным фактам авторы дают порой преувеличенную и не всегда точную оценку. В отношении «занесшегося Кириленко», например, тут вообще какое-то недоразумение. Есть, правда, данные, указывающие на то, что его отношения с Брежневым в 1978–1979 годах охладели и это повлекло за собой некоторое снижение влияния Кириленко в высшей партийной иерархии, куда он попал исключительно благодаря Брежневу. Но может ли это служить основанием для утверждений о каком-либо противоборстве его с Брежневым?

Что касается «строптивого Шелеста», то, не оспаривая такой черты его характера, как строптивость, скажу тем не менее, что никто его не «укрощал», а что его, как это было кем-то остроумно замечено, «без шума и шелеста» спровадили на пенсию (что он недавно и сам признал публично). Сделать это было легко, поскольку особой популярностью он не пользовался, слыл за человека с сильными националистическими замашками, сторонника жесткой линии.