Как начинался застой? - [10]

В 1976 году Косыгин серьезно заболел. Кто-то сознательно пустил в ход и раздувал слухи о том, что после выхода из больницы он уже якобы не сможет выполнять свои обязанности Председателя Совета Министров СССР. На пост первого заместителя Председателя Совмина назначают Н. А. Тихонова, приятеля и земляка Л. И. Брежнева, чтобы в скором будущем сделать его главой правительства. Конечно же, этот выдвиженец и в подметки не годился Косыгину, популярность его была на нулевой отметке. Но что до этого тем, кто стоял за его спиной и кто личную преданность ценил выше деловых качеств, кто личные интересы ставил выше интересов государства…

Отдельно скажу о предшественнике Тихонова Кирилле Трофимовиче Мазурове. Мне доводилось с ним встречаться в бытность его первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии. Впечатление осталось самое благоприятное. Авторитет его в республике был прочным и вполне заслуженным. Став первым заместителем Председателя Совмина СССР, К. Т. Мазуров оказался хорошей опорой для главы правительства и зарекомендовал себя с наилучшей стороны. Но Брежнева он, по-видимому, не очень-то устраивал, так как считался, во-первых, выдвиженцем Косыгина, а во-вторых, никогда не пытался потрафить «вождю». Понятно, что преждевременный его уход с активной работы «по состоянию здоровья» никого не мог удивить. Отмечу попутно, что возвращение Мазурова к общественной деятельности не может не радовать всех тех, кто знал его раньше. В «застойные» времена судьбу Мазурова окончательно решило, как он сам недавно поведал, его столкновение с Генсеком по довольно деликатному вопросу, и вопрос этот касался недостойного поведения дочери Брежнева — Галины Леонидовны, которой сходили с рук все ее «художества». Более того, замечу попутно, что тогдашние члены Политбюро и Секретариата ЦК КПСС сочли даже возможным наградить сие чадо… орденом Трудового Красного Знамени в связи с ее пятидесятилетием, которое отмечалось очень пышно…

И, наконец, еще об одном «инакомыслящем» — уже упоминавшемся выше Геннадии Ивановиче Воронове. Лично я с ним знаком не был, сужу о нем по выступлениям на пленумах и Секретариатах ЦК, по тому, как в свое время вел он заседания Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Воронов производил на меня впечатление сугубо делового и очень принципиального руководителя. По его собственному признанию, приход Брежнева к власти явился для него неожиданностью и встречен был им, судя по всему, отрицательно. Занимая пост главы правительства РСФСР, а затем Председателя Комитета народного контроля СССР и являясь членом Политбюро ЦК КПСС, Воронов всегда имел мужество высказывать и отстаивать свою собственную точку зрения по таким, в частности, вопросам, как строительство КамАЗа, Чебоксарской ГЭС, назначение того же Щелокова на пост министра внутренних дел. Знаю о том, что к решению о вводе наших войск в Чехословакию в августе 1968 года он отнесся отрицательно, о чем сужу по факту его выступления в Новосибирске перед членами бюро обкома, где он прямо и недвусмысленно расценил этот шаг руководства как глубоко ошибочный, дав понять, что подобную точку зрения высказал и на Политбюро. Занять такую позицию в тех условиях мог лишь человек большого личного мужества, и не случайно в конечном итоге стал он неугоден Брежневу…

Повторю: я касаюсь проблемы лишь с точки зрения политической ответственности тогдашнего руководства страны за принятие решений, подобных вводу войск в Чехословакию, а вот тут-то есть о чем поговорить. Во-первых, это решение было принято не полным составом Политбюро. Наиболее активную роль играли Брежнев, Подгорный, Андропов, Косыгин (к сожалению, и он!). Шелест и некоторые другие члены Политбюро. Во-вторых, разве принципиальные вопросы такого рода могут быть прерогативой лишь Политбюро ЦК? Не были созваны ни Пленум ЦК, ни сессия Верховного Совета СССР. Конечно же, при существовавших тогда порядках и традициях они скорее всего «проштамповали» бы решение Политбюро, как это делалось обычно, но Брежнев и его соратники даже не пытались создать и видимости демократичности. Я уж не говорю о том, что ни об истинных событиях в Чехословакии, ни о том, по какой причине ввели мы туда войска, сказано не было ни до событий, ни после. Более того, наши центральные газеты зачастую публиковали такие необъективные материалы, которые чехословацкие сатирические журналы перепечатывали без всяких комментариев и правки, потому что их содержание заведомо было не в нашу пользу.

Журналисты — очевидцы «пражской весны» 68-го года рассказали на страницах «Московских новостей» (№ 35, 28 августа 1988 года) о том, с какими трудностями была сопряжена их работа в Чехословакии. События в братской стране нарастали с каждым днем, и журналисты, конечно же, испытывали понятную и жгучую потребность рассказать о них советским людям, однако ничего не шло в печать. И вот в Прагу прилетает Брежнев. Александр Дидусенко (тогдашний собкор газеты «Труд») и Василий Журавский (собкор «Правды»), воспользовавшись подходящим моментом, обратились к нему за помощью: «Как же нам быть, что писать?», а в ответ услышали: «Пишите правду». Потом Брежнев подумал и добавил: «В одном экземпляре». Еще подумал и заключил, ткнув пальцем в своего помощника: «Вот в его адрес». Должно было пройти целых 20 лет, чтобы журналисты смогли поведать правду уже не в одном, а во множестве экземпляров, и высказали они при этом очень важную мысль об уроках прошлого. Один из этих уроков звучит так: нельзя военной силой решать политические проблемы другой страны, другой нации, все это — опасная иллюзия, и история не прощает подобных шагов. Во взаимоотношениях между социалистическими странами не должны возникать ситуации, когда одна страна присваивает себе право решать что-то за другую. Уважение этого принципа — самая надежная гарантия неповторения событий 1968 года. Политика не должна быть беспринципной, такая политика пагубна для тех, кто берет ее на вооружение, пытается извне вмешиваться во внутренние процессы, происходящие в других странах с целью переиначить их на свой лад.