Как на Дерибасовской угол Ришельевской - [48]

И самое главное: возле столика, за которым Капон со Славкой тупо смотрели друг на друга, стоял «дипломат» с цепочкой, набитый газетами «Правда». Потому, когда Майка покажет помполиту, до чего она способна, так от счастья ему уже будет все равно, каким хомутом приковываться до руки.

После Славкиной информации Капон и без генеральского образования усек: ему надо срочно сбегать в наступление. Потому, что если «Друг» еще ошивается у причала, надо поскорее снимать кино. А если он ушел, так платить пирату, режиссеру и оператору нужно в любом случае.

Славка срочно выдергивает статистик с хорошо обследованными ногами, Майка вместе с Гончаренко тоже не читают его коллекцию ценников, а бегут поближе к месту съемки, где директор фильма Капон нервничает в ожидании своей шараги, так как «Друг» до его фарта пока еще не рыпнулся с места, трепыхаясь парусами от попутного ветра.

Вахтенный, плывя от счастья, попросил автограф у Капона, попутно сообщив ему: их новый помполит пидор хуже старого. А по палубе дышат морским воздухом телки-статистки, стреляя глазами на режиссера Моргунова, и не спеша разгуливает пират Кондратенко, радуясь возможности не ныкать за пазухой холодное оружие, потому что там нет места из-за огнестрельного. Оператор Колька Боця со своей пятидесятизарядной камерой готов ее направлять на каких угодно артистов по сигналу директора фильма, а писатель Гончаренко обмывает вместе с капитаном свою последнюю, не дай Бог, книгу представительским армянским коньяком тираспольского разлива. И попутно выясняет: какой именно страной ему нужно пугать мориманов в лекции «За фасадом „свободного“ мира». В это время Майка Пилипчук каждые три секунды намекает помполиту, что с пеленок мечтала побывать на экскурсии в трюмном отделении парусного судна. Помполит, мало того, что упорно доказывает свою моральную устойчивость при такой буре любознательных чувств, так еще зачем-то отковался от портфеля и наливает себе с Майкой чуть ли не с двух рук без единого наручника.

Как бы там ни было с чемоданом, но Гончаренко прется рассказывать экипажу за то, что так называемые свободные страны существуют исключительно для нанесения пакостей советскому народу. Майка Пилипчук идет впереди помполита до его каюты, покачивая бедрами и громадной сумкой «Пума» на плече, где лежит двойник интересующего Капона чемодана. А сам Спорщик в это время на палубе выспрашивает у готового до съемок оператора Боци, в состоянии ли его экспонометр показывать нужное кинофильму освещение.

Пока помполит нырнул на минутку в ванную комнату, Майка стала судорожно оглядываться по сторонам, сдирая с себя одежду из «Каштана» и разбрасывая ее по каюте. Потому что на поверхности каюты никакого чемодана с цепкой в упор не видно. Помполит вылазит из ванной застегнутый на все пуговицы с контрабандной бутылкой «Мартеля» и видит, что его гостье стало донельзя жарко. И он поступил так, как должен вести себя в этих случаях гостеприимный хозяин, идеологический работник и настоящий мужчина. Взял и включил кондиционер. А потом сорвал пробку с бутылки и сказал Майке, что скоро станет попрохладнее и она сможет не потеть в своей мини-юбке.

Майка зыркает на помполита и не понимает, чего он еще хочет. Потому что она не какая-то там завшивелая утка с кривыми ногами, а хорошо себе загорелая зеленоглазая белокурая лебедушка с дерзко стоящей грудью и крутым бедром. Но помполит ведет себя так, будто его все эти подробности не касаются, хотя он на вид нормальный человек, который из-за такой красоты вполне мог бы рискнуть партбилетом. Тем более, свидетелей возможной любовной сцены, по-советски именуемой аморалкой, пока не предвидится, а судовыми микрофонами он сам командует.

Так помполит все-таки подошел вплотную к Майке, взял ее за руку и обжег своим дыханием со словами: «Давай выпьем за предстоящие ноябрськие праздники». И протягивает Майке стакан. Пилипчук с гораздо большим удовольствием увидела бы у него в руке полный чемодан, а не полупустой стакан, но виду не подала, хотя время операции и нервы уже шли за предел.

В это самое время на палубу парусника поднялись пограничники и начали портить капоновский сценарий своей цензурой. Оператор Коля Боця вместе с пиратом Кондратенко ждут команды режиссера или директора фильма для начала батальной сцены, а бывший генерал Капон понимает: война с пограничными войсками завершится явно не в пользу съемочной группы. Моргунов, прочувствовав Спорщика, напускает на военных статисток, а Капон, вставляя чужие слова в свой лексикон, объясняет их командиру, что все официальные бумаги у него есть. Но для пограничника важнейшим из искусств является не кино, а разрешение на съемку в нашем порту. Тут без разрешения фотоаппаратом щелкнуть нельзя, не то что чем-то похожим на кинокамеру. Потому что неподалеку от «Друга» ржавеют стратегические подводные лодки времен первой русско-японской войны, которые только тем и заняты, что отравляют акваторию так хорошо, как не снилось вредителям из ЦРУ. Может, поэтому пограничник советует директору фильма Капону сперва взять разрешение на съемку, а уж когда он его через недельку иди знай получит — тогда милости просим снимать эту героическую эпопею за гражданскую войну. И тут же указывает оператору Боце, чтоб он прекратил шарить своей камерой вокруг палубы.