Как мы росли - [2]

Вот и сегодня, после того как вчера не удалась игра в буржуев, решили воевать. Варя хотела взять скалку или кочергу; искала, искала — не нашла: наверно, бабушка спрятала. Так и пошла воевать голыми руками.

Воевать было нелегко. Во дворе за сараем большой сугроб, как гора. На самую вершину забрался Васька. Он спихивал всех, кто старался до него доползти. Ребята кубарем скатывались вниз, а Васька ещё кидал в них снегом.

До обеда Ваську не могли победить, а в обед, когда всем очень захотелось есть, бой сам по себе кончился. Ребята разбрелись по домам. Пошли домой Варя и Васька.

Васька никогда не просил у матери есть; мать сама знала, что он голодный, и, если было у неё что-нибудь поесть, говорила: «Поешь, сынок». Если ничего не было — молчала.

А Санька был ещё глупый и, когда хотел есть, плакал. Мать тоже плакала вместе с ним и поила Саньку водой. Поила и приговаривала: «Видишь, пить-то как захотел! Ну, попей, попей».

Когда Васька пришёл со двора, Санька сидел за столом, и мать кормила его картошкой. Картошка была чёрная, мороженая, ничем не помасленная. Санька набил картошкой полный рот, а проглотить не мог.

— Садись, сынок, поешь, — сказала Ваське мать и пододвинула ему миску.

Васька посолил картошку и быстро с ней управился.

После обеда ребята опять вышли во двор. Не пришла только одна Люська. Варя постучала к ней в окно. Люська к окну не подошла. Тогда Варя побежала в дом:

— Чего же ты не выходишь? Мы уже играем.

— Куда же я пойду непокрытая! — всхлипывала Люська. — Тётка пошла в очередь, платок отобрала.

— Может, чего найдёшь — шапку какую-нибудь?

— Нет, — Люська замотала головой, — не пойду, тётка прибьёт.

— Ура! — неслось со двора. — Ура-а!

— Ну, ты хоть в окно смотри, как мы Ваську побеждать будем, — сказала Варя и побежала скорее обратно.

Трудное дело

Вечером, когда игра кончилась. Варя пришла домой. Бабушки ещё не было. К её приходу надо было растопить маленькую железную печку. Бабушка придёт замёрзшая. Если бы немного сухой коры или керосину, тогда разжечь печку можно в одну минуту. Но ничего нет, а мокрые осиновые чурки в печке стали ещё мокрее, и, кроме горького дыма, от них ничего не добьёшься. Варя размазала по лицу сажу и слёзы.

«Ну, что теперь делать? Не горит печка».

За окном уже темнело, в комнате было очень холодно, дуло в разбитое окно, которое бабушка заткнула каким-то узелком.

Вот печка — разгорелась бы как было бы хорошо! Согрелся бы чайник, и стали бы они пить чай с сахарином. У бабушки есть сахарин — такие сладкие беленькие лепёшечки. Варя потрогала печку — холодная…

В дверь постучали. Соседей дома не было. Варя приоткрыла дверь из комнаты в коридор и спросила громко:

— Кто там?

— Открывай, не бойся — Чапурной из Совета.

Варя открыла дверь. На пороге стоял Чапурной.

— Дома Аполлоновна?

— Нет, придёт скоро.

— Нужна она мне.

«Жаловаться пришёл, что мы в буржуйский дом лазили», — подумала Варя.

Она придвинула к двери табурет:

— Садитесь, дядя Миша.

— Сидеть некогда… Что это у тебя дыму полно, а печка не горит? — Чапурной присел на корточки и высек из зажигалки огонёк. — На, держи.

Этой же рукой он достал из кармана бумажку и поднёс её к синему огоньку. Вторая рука у него была неподвижной. Васька даже говорил, что она деревянная.

Чапурной заглянул в печку — бумажка погасла.

— Много сразу чурок наложила, вот и не горят. Вынь-ка сверху!

Варя вытащила несколько чурок.

— Попробуем! — Чапурной снова зажёг мятую бумажку.

Но как только он поднёс к дверце, сизый дым потушил её и стал вырываться из печки клубами, как серая вата. Чапурной приоткрыл дверцу и начал дуть в поддувало.

Варя приложила ладошку к трубе:

— Дядя Миша, согревается. Может, разгорится? Потрогайте: теплеет.

Наконец в печке затрещало, дым поплыл обратно в дверцу, в трубе загудело, чурки начали гореть.

— Горит! Горит! Садитесь, дядя Миша, грейтесь!

— Сидеть мне некогда и греться тоже некогда. Ты вот что: скажи Аполлоновне, что я приходил, у меня к ней дело. К Жилиным направо?

— Направо, — сказала Варя.

Теперь уже было ясно: пришёл жаловаться, раз про Жилиных спрашивает.

— Ну, я пошёл… А ты ела сегодня? — спросил Чапурной, обернувшись на пороге.

— Нет, — ответила Варя, — не ела.

Чапурной так стукнул дверью, что вёдра задребезжали.

«Чего он рассердился? — не могла понять Варя. — Ничего я ему не сказала».

Варя поставила на печку чайник и так долго смотрела на огонь, что наконец задремала.

А Чапурной ходил по фабричному двору из одного дома в другой и разговаривал со вдовами и жёнами рабочих насчёт мальчишек и девчонок, которые были записаны в его депутатской записной книжке.

Как теперь жить?

Бабушка пришла поздно. Ещё с порога она стала приговаривать:

— Чего принесла! Уж чего я принесла! На, держи, только не разворачивай.

Бабушка стряхнула с платка снег, обмела валенки и села у печки, протянув озябшие руки над чайником.

— Ну, вот я и согрелась маленько, — сказала бабушка, — Давай-ка, Варюша, поедим.

Варя подала узелок, и бабушка вынула тёмные картофельные оладьи.

— Три рубашки скроила, сметала — вот и отблагодарили меня. Ешь, Варюша!

— Дяденька Чапурной приходил, — сказала Варя, запивая оладьи тёплым чаем. — Дожидаться не стал: «Некогда мне», — говорит. Он мне и печку помогал разжигать, а то бы она и до завтра не разгорелась.