Утром Чапурной построил старших ребят и, став перед строем, сказал:
— Вы не маленькие и всё, что я вам скажу, поймёте. Народу сейчас очень трудно. Рабочие на работу выходят не евши, кругом война. В такое время нам дали дом, дают хлеба, говорят, надо беречь детей — вас беречь надо…
Ребята никогда не видели Чапурного таким взволнованным. Он говорил медленно, с трудом произнося каждое слово. Они слушали его внимательно и с тревогой думали, к чему это такая речь.
А Чапурной продолжал:
— Ленин спросит: как дети?
Михаил Алексеевич остановился, перевёл дух и, помолчав, сказал:
— Что я ему могу ответить? Я отвечу: виноват, не смог я дать детям понятия, что значит честный человек. Живут дети в хорошем доме, едят тоже хорошо, а занимаются тем, что ломают, жгут, растаскивают всё, что попадётся под руки, как самые последние люди.
Михаил Алексеевич замолчал. Ребята тоже стояли молча. А что скажешь, когда каждый в чём-нибудь виноват?
Чапурной вытер здоровой рукой потный лоб, оглядел строй и продолжал говорить уже так, как говорил всегда:
— Придётся нам установить порядок: поставим в нашем доме часовых и будем спрашивать с них, чтобы всё было цело.
Речь Чапурного потрясла ребят. Он их не ругал, не грозил прогнать. Он брал вину на себя.
— Михаил Алексеевич! — закричал Наливайко. — Ставьте меня к кладовой, снимайте замок — всё будет цело!
— Дело не в кладовой, — сказал Чапурной. — У нас всё по всем швам. Вот, — Чапурной открыл рояль, — это же дорогая вещь — ободрали. В печку тащите всё без разбору. Что сожгли — не вернёшь. — Он посмотрел на Клавку. — А костяшки от роялей собрать все до одной и приклеить на прежние места! Каждый вечер будет поверка. Часовые будут отвечать мне за порядок.
Чапурной разбил ребят на пятёрки и каждому указал его пост.
Вечером мальчишки принесли жестянку с вонючим клеем. Повар, дядя Егор, не позволил даже разогревать его на кухне. Пришлось выпрашивать у него углей и на дворе, на старом листе железа, разжигать костёр. Клей растопился, закипел, и мальчишки бегом, пока он не застыл, помчались в зал.
Открыв крышку рояля, ребята приступили к делу.
Федя Перов доставал из шапки костяшки клавишей. Мальчишки намазывали их клеем и прикладывали к дощечкам. Чтобы клавиши крепче держались, они прижимали их, и зал оглашался неслыханными аккордами. Они-то и привлекли часовых во главе с Клавкой: её пятёрка дежурила в зале.
— Давайте и мы будем вам помогать, — сказала она. — А то клей застынет.
И работа пошла быстрее. Варя намазывала клеем дощечки и обтирала края тряпочкой:
— Вот как надо намазывать, видите? А потом прижимать и держать.
В зале гремел необычный концерт.
Пришла Гертруда Антоновна и, увидев, что происходит, сказала:
— Не надо спешить, это следует делать очень аккуратно. Можно приклеить крепко, но не так, как следует.
— Мы стараемся! — закричали ребята.
— А всё-таки у нас, правда, не совсем ровно получается, — сказала Варя. — Смотрите: то совсем белые, то желтые.
— Знаете что? — сказала Клавка. — Их надо разобрать по цвету — они ведь от разных роялей.
— «Разобрать»! Клей… клей-то остынет!
Наливайко с сожалением смотрел, как в жестянке клей покрывался пенкой.
Гертруда Антоновна, надвинув очки, стала помогать ребятам разбирать клавиши, а Наливайко отправила в свою комнату — разогревать клей:
— Там топится печка, поставь с краешку, не в огонь, а то сгорит.
— А ничего, что пахнет? — спросил Наливайко.
Гертруда Антоновна махнула рукой, и Наливайко помчался бегом на верхний этаж.
Федя Перов хорошо помнил, что клавиши были по счёту все, а вот теперь пяти штук не хватало. Куда они девались?
— Может, ты просчитался? Давай я посчитаю, — сказала Варя. И она аккуратно все пересчитала. — Нет, пяти не хватает.
— Мы все до одной собрали. — Федя пошарил в пустой шапке. — Что они, улетели, что ли?
За Федей внимательно следил Персик. Он вдруг засуетился и стал спрашивать:
— Ну, бежать за Наливайко? Теперь небось уже клей разогрелся… — И, не дожидаясь ответа, побежал к двери.
И вдруг… Никто не успел опомниться, как за Персиком вдогонку бросилась Клавка, обогнала его, дав ему подножку. И покатилась вместе с ним по полу. Гертруда Антоновна, уже не раз разнимавшая драки, не поняла сразу, в чём дело.
— Вот они! Вот они! — вопила Клавка. — Федька, лезь к нему в карман! Он побежал, а я услышала, как они застучали.
Персик колотил Клавку, но она крепко его держала, как и следовало настоящему часовому. Федя Перов вытащил из Персиковых карманов пять недостающих клавишей.
В это время на лестнице появился Наливайко с горячим клеем. Когда он спустился в зал, драка уже кончилась. Торжествующая Клавка стояла в кругу девчонок, а Персик молча потирал ушибленную ногу.
Выяснять, как попали к нему клавиши, было некогда. Того и гляди, вернётся Чапурной, да и клей остынет — и не успеют ребята закончить работу.
Персик стал было помогать Феде мазать дощечки, но тот отстранил его:
— Иди, не мешайся.
— Знаешь, я совсем забыл, как положил! — оправдывался Персик. — Честное слово, забыл. Положил в карман и совсем забыл.
— Положил? — опять закричала Клавка. — Стибрил!
— Мы работаем или будем драться? — спросила Гертруда Антоновна.