Как молоды мы были - [4]

Все высказать сам я не премину,

как наши деляги и наши «партнеры»

изготовляли другую страну.

С высоких позиций нас нынче сместили.

Страна наших предков давно уж не наша.

Веками была величавой Россия.

Теперь прозябает какая-то раша.

«Не нынче. Не вчера. Во время оно…»

Не нынче.

      Не вчера.

         Во время оно,

в эпоху просто мирного труда.

Когда спокойно жили миллионы,

случилась настоящая беда.

Не урки и не уличные банды,

а враз по наущенью сатаны

построилась великая команда —

команда разрушителей страны.

Взялись они восторженно за дело.

Резвились, как мартышки в шапито…

Такого, как в России, беспредела,

воистину не видывал никто.

Разрушили колхозы и заводы,

прикрыли все неслабые НИИ.

Сумели все талантливые всходы

намеренно стереть с лица земли.

А новые земельные монархи

сгноили пашню и сгубили целину.

Бандиты, по прозванью – олигархи,

спокойно прикарманили страну.

О, сколько нас, к разбою непригодных,

чужими стали в городах своих…

И бродят, бродят толпы безработных

на пепелищах наших заводских.

С нас требуются взятки и откаты.

Мы – пленники коммерческих страстей.

Мы терпим издевательства богатых.

Прощаем равнодушие властей.

Мы – чемпионы по долготерпенью.

И вновь по указанью сатаны

построился отряд уничтоженья

уже полуразрушенной страны.

Уехали

Здесь все теперь по-новому,

      все нынче не по-нашему,

с всеобщей безработицей,

      с постыдными утехами.

Былые одноклассники,

      родные однокашники,

уехали. Уехали. Уе-ха-ли!

Быть может, ради рейтинга,

      а может, ради деточек,

со зла ли на правительство,

      добра ли ради, смеха ли…

Седые академики,

      науки нашей светочи,

уехали. Уехали. Уе-ха-ли!

Ну что ж… Грустить не надобно.

      Бог с ними, с эмигрантами,

порвавшими с Отчизною,

      с несчастиями здешними.

Зачем им тут общение

      с погибшими талантами?

Важнее там знакомство

      с делягами успешными.

Обидно, что уехали

      они с такими рисками

в страну традиций благостных,

      среди которых главная —

вражда к всему славянскому

      и ко всему российскому,

к соборной нашей родине,

      к народу православному.

Остаюсь

Вот пришло письмо издалека,

Где живут богато и свободно…

Пусть судьба страны моей горька, —

Остаюсь с обманутым народом.

Пусть судьба печальна и горька…

Мы – изгои в собственной стране.

Не поймем: Кто мы? Откуда родом?

Друг далекий, вспомни обо мне, —

Остаюсь с обманутым народом.

Друг далекий, вспомни обо мне…

Слышен звон чужих монастырей.

Снова мы себя переиначим.

На обломках Родины моей

Вместе соберемся и поплачем.

На обломках Родины моей…

Мы еще от жизни не ушли.

Свет берез не весь еще распродан.

И вернутся снова журавли.

Остаюсь с обманутым народом.

И вернутся снова журавли…

Не зови в дорогу, не зови.

Верой мы сильны, а не исходом.

Не моли о счастье и любви, —

Остаюсь с обманутым народом.

Не зови в дорогу, не зови…

Убитые русские дети

    И снова планета в бреду и во мгле.

    И солнце неласково светит…

    И снова, и снова на нашей земле —

    убитые русские дети.

Пришла на планету безбожная рать.

Глаза их и души – пустые…

Скажите – возможно святых убивать?

Ведь малые дети – святые!

    Малышка у мамы – единственный сын…

    Убит он осколком снаряда.

    Играл… Не расслышал он крика «Бежим!»,

    когда началась канонада.

На вид ему было лет шесть или пять,

и был он невзрачным, неброским.

А мог бы он вырасти, мог бы, как знать,

стать Лермонтовым, Чайковским…

    Ах, если б талант у мальчонки расцвел,

    он мог бы прославить науку…

    Ни я, ни сосед, даже Бог не отвел

    убийцы спокойную руку.

Лишь мама в углу, под иконой хранит

его черно-белый портретик.

И, взявшись за ручки, уходят в зенит

убитые русские дети.

«Я тоскую по северу, по холодным заливам…»

Снова в России, как раньше в СССР, появились предложения о повороте северных рек.

«Рассудку вопреки, наперекор стихиям…»

Я тоскую по северу, по холодным заливам,

где родился я русским, где бывал я счастливым,

где прошло мое детство, где встречались нередко

родники ключевые – наши давние предки,

где великие реки, словно матери наши,

овевали прохладою, милой, домашней…

И не зря узнавал я по весенним протокам,

как прекрасна Россия, как она синеока…

Только стало возможно в нашем рыночном веке

продавать нашу воду, истязать наши реки.

Вновь возникли идеи – это невероятно! —

прекратить наши реки, повернуть их обратно.

Чтоб текли они вспять – им поставить запруду,

чтоб текли они к югу, к незнакомому люду,

где сегодня иные и молитвы, и танцы,

где живут не родные, а вполне иностранцы.

Так, отринув от нашей, от российской опеки,

арестуют былые полноводные реки,

и невольные волны, навсегда полоненные,

задыхаясь, в пустыни повернут раскаленные, —

не на день, не на два, а, возможно, на веки.

Это будут не реки, а доходные чеки.

…А в безлюдной Сибири, как в разбитой посуде,

ни полей плодотворных, ни деревьев не будет.

И потопленный храм никогда не воскреснет,

как могучие избы, как народная песня.

Потекут наши реки в непонятном бессильи,

потекут они в общем-то против России,

против нашей природы, против Господа Бога.

Это будет в России часть ее эпилога…

«Так тяжко на сердце, и хочется плакать…»

Так тяжко на сердце, и хочется плакать.

И надо бы душу готовить к зиме.

Такая повсюду разруха и слякоть.