Как квакеры спасали Россию - [71]

Нас было четверо в одной довольно большой комнате с четырьмя армейскими кроватями, одной жестяной раковиной и большой кафельной печью, которая вообще-то на нашем втором этаже была дымоходом от печи на первом этаже. Печь всегда была теплой, так что можно было греться около нее и сушить полотенца. Даже в октябре в Москве было холодно – я не помню солнечных дней. В здании была одна теплая комната, которая служила гостиной и столовой, там у нас был очаг, в котором горели березовые поленья. Всю Москву топили дровами, мы повсюду видели большие кучи дров, они громоздились даже вокруг зданий Кремля. Что касается еды, я могу вспомнить только то, что большую часть времени была голодной. Я питалась черным хлебом, еще была там каша, ужасная каша; но больше всего мне запомнилось то, что чай не был чаем, а кофе нельзя было назвать кофе.

Следует сказать, что по мере уменьшения объема работ по оказанию помощи у квакеров не оставалось необходимости в таком большом здании. В 1924 году число сотрудников сократили, принадлежавшие миссии автомобили и грузовики были проданы, а неиспользуемые комнаты сданы американскому и английскому корреспондентам, и не только. В 1925 году было принято решение уменьшить занимаемую площадь, квакеры оставили за собой только верхний этаж, где располагались столовая, три спальни и кухня. На первом этаже они оставили в своем владении только большую комнату – под контору – и ванную. Всю оставшуюся площадь занимало консульство Греции – получились две изолированные друг от друга квартиры.

Уже упомянутая выше американская квакерея Эмма Кэдбери в 1928 году так описывала квакерский офис:

Меня привезли в Квакерский центр. Это двухэтажное здание, половина которого сдается в аренду американскому журналисту-репортеру, который с семьей живет в России уже несколько лет. Его знание внутренней и внешней политики – еще одно преимущество места, в котором я остановилась: жизнь среди дружественных и понимающих людей способствует общему пониманию ситуации.

Число сотрудников, как говорилось выше, сократилось, поэтому глава офиса, квакерея из Ирландии Дорис Уайт, с апреля 1926 года сдавала часть офиса семье американского журналиста Чемберлина. Эта субаренда была вполне разумной: американец платил квакерам 100 рублей в месяц за аренду трех меблированных комнат и кухни с ванной. Кроме финансовой поддержки, такое соседство, очевидно, обеспечивало относительную безопасность. Ведь Уильям Генри Чемберлин, работавший корреспондентом бостонской газеты «Крисчен Сайенс Монитор» (Christian Science Monitor) с 1922 по 1934 год, был марксистом и имел вполне просоветские взгляды, что не могло не повлиять на отношение к обитателям дома в Борисоглебском со стороны ОГПУ. Правда, другие посетители квакерского дома положительных эмоций у большевиков, скорее всего, не вызывали: сюда часто приходила Ольга Толстая, первая и единственная на тот момент русская квакерея. Здесь бывал Владимир Чертков, другие толстовцы. Да и русские сотрудники квакерского дома наверняка были под пристальным вниманием чекистов.

В середине 1920‐х у квакеров работала бывшая фрейлина русской царицы Мария Александровна Мансурова, в девичестве Ребиндер. Ее муж Николай Николаевич Мансуров был расстрелян в 1918 году вместе с братом Марии, Александром Александровичем Ребиндером. Дочка Марии Александровны была арестована в 1924 году, и Ольга Толстая хлопотала перед Е. П. Пешковой, руководившей организацией под названием «Помощь политическим заключенным», или, как тогда говорили, «Помполитом». Эта организация по просьбе родственников арестованных по политическим обвинениям наводила справки о том, где они содержатся, осуществляла им материальную помощь, ходатайствовала перед властями об их освобождении. Организация располагалась в доме 16 на улице Кузнецкий Мост, рядом с приемной ОГПУ. Вот что писала Ольга Толстая:

Глубокоуважаемая Екатерина Павловна, направляю к Вам мою хорошую знакомую Марию Александровну Мансурову, к которой прошу Вас отнестись с полным доверием. Это прекраснейший и чистый, как хрусталь, человек, само благородство и простота. Она служит у квакеров, где пользуется общим уважением.

Ее дочка, 20 лет, была арестована в Четверг на Страстной неделе. М[ожет] б[ыть], Вы помогли бы ей выяснить обстоятельства дела и что ей вменяется. <…> При разговоре имейте в виду, что Мария Ал[ександровна] плохо слышит.

С большим уважением,

О. Толстая

Квакеры долго помогали Мансуровой и ее вышедшей на волю дочери: в сентябре 1926 года они сочли за благо жить в Тоцком, где квакеры оплачивали их работу в детском санатории, открытом Нэнси Бабб на базе местной кумысолечебницы доктора Гусарова.

В московском квакерском офисе работала приехавшая вместе с американкой Алис Дэвис из Сорочинского Надежда Викторовна Мартынова-Данилевская, которую все звали просто Надя Данилевская. В начале 1910‐х годов Надежда Викторовна была сильнейшей российской теннисисткой, членом Московского общества любителей лаун-тенниса, чемпионка в одиночном разряде России (1910–1912), Москвы (1907, 1910, 1911), Санкт-Петербурга (1907), своего клуба (1905–1909, 1911). О ней в 1923 году писал в своем дневнике американец Эдвин Вейл, знавший ее по работе в Сорочинском и Гамалеевке: