Как и почему - [18]

- Почему же раньше у него все получалось? Возраст был другой?

- Время было другое. В тридцатых годах партийная масса в любом происшествии умела немедленно разглядеть вредительство и заговор и во весь голос требовала крови. Террор и война многое изменили. Мыслили они по-старому, шпиономания, ксенофобия и прочие здоровые привычки остались, но не было прежнего пыла, страсти, энтузиазма. Не было сил. Люди устали от казней. Так бывает. Как и Робеспьер в 1793, Сталин в тридцатых годах не выдумал склонности массы к расправам, он только вовремя разглядел, подхватил и раздул эти настроения, возглавил массовый террор, использовал его для укрепления своей власти. Тема эта бездонная, мы ее едва коснемся и пойдем дальше. Одним словом, никакие аресты в МГБ или Еврейском антифашистском комитете не давали топлива для кровавой вакханалии, которая сотрясала страну в 37 и 38-ом.

- Выходит, Иосиф Виссарионович стал бессилен?

- Он не был всесилен. Он не был в состоянии по своему желанию создавать настроения массы, но кое-что все-таки мог. Достаточно вспомнить внешнеполитические провалы - Югославия, Берлин, Корея, все, что его наследники кинулись исправлять сразу после смерти дорогого и любимого вождя. Еще министерскую чехарду в правительстве, особенно в МГБ. Это при том, что его, как молодого Вертера никто его не понимал. Правда, хоть и одинокий, он не собирался кончать с собой. В октябре 1951 Рюмина назначили заместителем министра по следственной работе. Казалось бы, ретивый следователь может теперь без оглядок довести до конца начатое им дело врачей-вредителей. Раньше Абакумов мешал разоблачать, теперь он томится в Матросской тишине. Реальность другая. Приходится заниматься делом ЕАК. В августе министр Игнатьев доложил, что почти совершенно отсутствуют доказательства шпионской деятельности руководителей комитета. В самом факте сомнений нет, нужно только подобрать документы. Где их взять, другой вопрос. Поэтому, хотя он и заверил инстанцию, что с прежней беспечностью покончено, поначалу ничего не происходило. Здесь много неясного. Похоже, Сталин к ЕАКу не проявлял интереса. Он зато помнил про врачей, сам вписал в письмо ЦК про безусловно существующий заговор. Прошло полгода, а по этому поводу никаких новостей. В январе 1952 вождь вызвал Игнатьева: "Я не проситель у МГБ! Я могу и потребовать, могу и в морду дать, если вами не будут выполняться мои требования. Мы вас разгоним, как баранов". Эта рулада для Сталина не характерна. Обычно он являлся посетителям как олицетворение уверенности: немногословный, спокойный, каждое слово для истории и на вес золота. Истерический тон свидетельствует о бессилии и отчаянии. Перепуганный Игнатьев возобновил следствие по делу ЕАК.

Глава 11: мгб берется за дело

- Но ведь нахлобучка была по другому поводу!

- Правильно, только на врачей у него к тому времени ничего за пазухой не было. Сказать по правде, здесь масса неясностей. Может, он побежал к Маленкову и тот дал такое указание. По-бюрократически это было неплохо: заняты большим делом. Шутка сказать, со смерти Михоэлса прошло четыре года, члены ЕАК сидели за решеткой три. Чуть не забыл: еще одно дело подошло в эти дни к завершению, дело СДР. Не удивляйтесь, вы про него не можете знать. Оно не получило огласки ни тогда, ни после, в пору реабилитаций. За сокращением скрывается Союз борьбы за дело революции, московская группа, очень юная по составу, почти детская. Их было 16 человек в возрасте 17-20 лет, в том числе 10 девушек, из которых 3 школьницы. Они хотели спасти революцию, загубленную Сталиным, вернуться на ленинский путь. Составили программу, в констатирующей части режим СССР был назван бонапартистским, экономика госкапиталистической, внешняя политика империализмом. Позитивная часть была взята из "Государства и революции". Их взяли еще в январе 51-го при Абакумове. Очень кстати пришлось, что в группе было 13 еврейских членов. Как и полагается, у них был раскол - по поводу индивидуального террора. Все на уровне теоретических споров. Абакумов не придал этому серьезного значения, что и отмечено в письме ЦК, но Рюмин ухватился. В середине февраля 52-го последовал приговор: 3 юношам - расстрел, 10 четвертаков и 3 десятки. Днем позже Огольцов получил новое назначение, министром госбезопасности Узбекистана, где сменил Гоглидзе, который за несколько месяцев до того вот так же был переведен из Москвы с должности первого зама МГБ. Гоглидзе вернулся в столицу на должность замминистра. Подоплеки этих рокировок не знаю, думаю, кто-то из них с Рюминым не поладил, а может быть и оба. Не исключено, что причины были совсем другие, но Гоглидзе был явно человек Берии. В любом случае, недавний подполковник, а ныне генерал-лейтенант Рюмин достиг в это время апогея своей карьеры. Сталин возлагал на него большие надежды. Того 15 февраля, когда Огольцову предписали ехать в Ташкент, Рюмин впервые представил Сталину материал на профессора Виноградова и в качестве подготовительной меры получил разрешение арестовать Рыжикова, замдиректора санатория Барвиха по медицинской части. У Сталина были свежие основания быть недовольным своим лекарем. Тот при последнем плановом осмотре нашел, что атеросклероз головного мозга зашел у Сталина слишком далеко, поэтому рекомендовал строгий щадящий режим с полным отказом от активной деятельности. Такой диагноз был для Сталина нож острый, он с этого времени избегал врачей.