Как хочется счастья! - [58]

Танька прислала мне на телефон фотографии. Вовка и ее дочурка мирно ковыряют совками в песочнице.

«Целую вас всех!» – отстучала я.

В девятом часу я оделась и снова пошла к церкви. Ворота были открыты. Женщина в черном – какая-то новая, действительно страшноватая, которую я еще не видела, будто ждала меня у ограды. Ни слова не говоря, знаком она пригласила меня следовать за ней. Мы прошли и остановились перед низким строением в глубине двора, очень похожим на обыкновенный сарай, в котором хранят дрова.

– Матушка вас ждет, – сказала женщина и исчезла.

Я постучала в дощатую дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. Внутри оказалось на удивление мило. Чем-то напоминало постоялый двор в русском стиле. Длинный сарай был разделен на отсеки, сообщающиеся при помощи коридора, так что, проходя, можно было видеть, что находится в крошечных комнатушках. А комнатушки получились действительно крошечные. Окна имелись далеко не везде, царил полумрак, но видно было, что в келейках стоят узкие чистенькие кроватки, застеленные легкими одеялами, возле каждой кроватки разместились тумбочка и деревянный старый стул. Мебель была выкрашена в молочный белый цвет. Все это напомнило мне игрушечный кукольный дом, и если убрать разборную пластмассовую крышу, можно разглядеть, что в каждой комнатке живет своя кукла. Их комнатки различались. Одна была заставлена букетами пестрых искусственных цветов. В другой – над кроваткой в рамочках висело множество фотографий. Еще в одной я заметила разноцветные вышивки на стене и симпатичное яркое лоскутное одеяло. А в самом торце сарая был устроен кабинет. Здесь обнаружились единственный на все помещение старинный буфет, самовар, а также этажерка и письменный стол. На столе с удивлением я увидела работающий компьютер, за которым с королевским видом восседала «матушка».

– Познакомились со всеми, дочь моя? – Голос матушки и выражение ее лица сейчас изменились. Или мне это показалось в вечернем полумраке. Сейчас она разговаривала со мной так, будто действительно была некой высокопоставленной в церковной иерархии персоной и просто временно опустилась от своих высоких дел до обыденных разговоров. Вообще-то я шла не к ней, а в школу к Лидии Васильевне – мне хотелось посмотреть, что за «оргии» бывают там по вечерам. Но если уж я невольно приняла участие в этом, как мне показалось, представлении, можно воспользоваться ситуацией.

– Я хотела бы задать вам еще несколько вопросов, – не обращая внимания на ее тон, весьма буднично произнесла я в сторону Таисии и вытащила диктофон.

– Может, чайку? – живо стряхнула она с себя всю свою вечернюю важность и направилась к буфету. – С мятой? С мелиссой? Пряности только с нашего огорода.

«Опиум для народа», – чуть не брякнула я дедушкиными словами. Он так называл бабушкины травки, развешанные аккуратными веничками на чердаке для просушки.

– Вам, наверное, нелегко управляться с вашими помощницами? – без обиняков спросила я Таисию. Мне хотелось узнать, что же все-таки подвигло эту женщину с вполне востребованной светской профессией не на новое замужество, не на рождение детей, которые вполне могли бы еще появиться – ведь Таисия была еще не старой, а на нелегкий, в принципе, труд в обществе странных женщин с искалеченными судьбами.

– Я знала, что вам расскажут много неприятного о моих сестрах, может, и обо мне. – Таисия приняла задумчивый вид, заварила чай, поставила передо мной чашку и уселась сама. – Все без исключения так или иначе, но они пострадали из-за любви к мужчине…

Я отметила, что она не стала включать себя в общий список жертв сильного пола.

– … Но сейчас этих женщин объединяет уже не их прошлое, то есть не греховная любовь, а любовь и служение ради самого Высокого, что есть на Земле. Любовь к тому, кто в свое время пожертвовал собой ради них. И они, осознав это, перестали любить своих никчемных и часто продажных и несправедливых Петек, Колек, Зурабов, Магометов. Ну и … всех остальных. Найдя в своей душе другую любовь, они уже не хотят возвращаться к мужчинам. Они заняты простыми делами и молитвами…

Для простой бухгалтерши выражается она не хуже профессионального литератора, подумала я. Уж не посещала ли Таисия какие-нибудь курсы американских сайентологов, которых и в наших местах еще несколько лет назад было предостаточно.

– … Это очищает их души, дает занятие и не позволяет тосковать. А от тоски, сами знаете, недолго и руки на себя наложить…

– К счастью, я этого не знаю, – сболтнула я. – Скажите, а вы где-нибудь учились организации этого дела, может быть, психологии…

Таисия посмотрела на меня очень строго, но не ответила – сделала вид, что возится с самоваром. Тогда я снова спикировала на нее, пытаясь вызвать у нее возмущение или раздражение, что позволило бы ей раскрыться:

– В церковь к молитве приходят разные люди. Не все среди них праведники. Однако же ваши «сестры» терпят присутствие этих людей не только на молитве, но и в вашем дворе и не относятся к ним грубо, как к посетителям и воспитанникам художественной школы. Разве это терпимая выходка, когда дети приходят на занятия и видят измазанные двери. Сами знаете, чем измазанные. – Невольно я повторила Таисины слова и, вытащив фотографии, присланные в редакцию, разложила их перед ней. – Разве терпимыми нужно быть не ко всем?