Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - [41]

Поиск оптимального Левиафана

Если государство не способно выполнять свои функции, то собственность и торговые сделки не будут защищены от бандитских наездов. И тогда бизнес потеряет стимулы к работе. Быть абсолютно свободным от государства – «значит быть цыпленком среди ястребов, добычей для хищников» [Там же: 45]. Если же государство будет обладать большой неконтролируемой властью, то оно само начнет прибегать к наездам с теми же последствиями для бизнеса. По мнению авторов «Узкого коридора» деспотизм Левиафана чуть лучше отсутствия Левиафана, но ненамного [Там же: 212].

Поэтому государство необходимо, но оно должно быть поставлено под жесткий контроль общества. Получается, что демократия – это важнейшее условие развития, поскольку иного способа контроля за государством не существует. Если оно растет быстро, а общество – медленно, невозможно обуздать Левиафана. Если же общество прогрессирует, но государственные институты слабы (нет возможности собрать умеренные налоги и создать хотя бы минимальный бюрократический аппарат), Левиафан не справится с защитой бизнеса.

Авторы «Узкого коридора» выводят даже своеобразную закономерность из своих исследований.

Очертания европейской истории, как и во многом истории остальных частей света, – пишут они, – в очень большой степени определяет эффект крупных потрясений, но критически важным при этом оказывается баланс сил между государством и обществом [Там же: 387].

Проще говоря, старый порядок рушится не потому, что мы хотим провести реформы, а по объективным причинам. Но вот возникнет ли на развалинах демократия, анархия или автократия, зависит от того, кто «перетянет канат», кто накопил больше сил в предшествующие эпохи. Более того, существует своеобразная зависимость от пройденного пути. Если ваш Левиафан давно уже деспотический, избавиться от деспотизма становится значительно труднее, поскольку даже на развалинах старого порядка проще воспроизвестись сильному государству, чем сильному обществу [Там же: 108].

Самое интересное у Аджемоглу и Робинсона – это многочисленные примеры того, как в разных частях мира в разные времена осуществлялись попытки сформировать в меру упитанного, но не обнаглевшего Левиафана. В «Узком коридоре» мало теоретических рассуждений, но много конкретики. И это большое достоинство книги, написанной для широкого читателя, а не для узкого круга коллег, ссылающихся в своих трудах на авторов и тем самым увеличивающих индекс цитируемости, необходимый ученым для успешной университетской карьеры. «Узкий коридор» посвящен актуальной проблеме и написан так, что всякий, кто ею интересуется, сможет понять, о чем идет речь, не продираясь сквозь заумные формулировки.

Впрочем, достоинства порой оборачиваются недостатками, что особенно часто случается при попытке в одной книге обозреть сразу весь мир и все эпохи его развития. Аджемоглу и Робинсон полагают, что успешное продвижение в узком коридоре возможно в том случае, когда различные политические силы склонны к поиску компромиссов. И с этим вполне можно согласиться. В качестве своеобразного образца успешной политики компромиссов авторы приводят Швецию. И с этим тоже согласиться можно, поскольку Швеция – одна из немногих стран, обошедшихся без революций в Новое время. Разные конфликтующие стороны договаривались там между собой, и потому среди шведов не было таких проигравших групп интересов, которым нечего было бы терять, кроме своих цепей.

Но от чего зависит сговорчивость сторон при заключении компромисса? Существуют ли рецепты движения по узкому коридору? Понятно, что мы не можем вывести единый закон для всех случаев жизни. Многое зависит от конкретных людей и их поведения. Но в целом Аджемоглу и Робинсон проводят в своей книге мысль, что поляризации политических сил легче избежать в том обществе, где нет большого разрыва между богатыми и бедными. Например, в Пруссии с ее большими юнкерскими хозяйствами земельная аристократия не хотела договариваться с иными политическими силами [Там же: 384]. Неудивительно, что Пруссия была авторитарной страной и что в Германии (созданной на прусской основе) возник нацистский тоталитарный режим. Но вот вопрос: в Англии ведь тоже были крупные хозяйства лендлордов, возникшие в результате огораживания. И тем не менее Англия стала в Европе образцом демократизации, достигнув политического и экономического успеха раньше всех других стран за исключением Голландии. В общем, похожая структура собственности привела к совершенно иным политическим результатам.

Во Франции же крупное землевладение было сильно подорвано еще в революцию 1789 года, когда дворяне эмигрировали, а крестьяне захватили все, что «плохо лежит». Вроде бы произошло выравнивание. Но Франции прошлось пройти еще через три революции (1830, 1848 и 1870), прежде чем разные непримиримые силы смогли худо-бедно примириться и сформировать устойчивую демократию.

При чем здесь первобытная демократия

В общем, вопрос о том, какова логика вхождения в коридор, у Аджемоглу и Робинсона явно не доработан. Похоже, авторы, скорее, исходили из своей симпатии к миру относительного равенства, чем из фундаментального анализа проблемы. В итоге создается впечатление, что основной способ вхождения в коридор демократии – это несколько раз разбить себе нос о косяк (довести дело до революций), после чего уйдет былая лихость и сформируется естественная осторожность (склонность к достижению компромиссов). Подобное впечатление, конечно, это не окончательный вывод, но из «Узкого коридора» иной вывод сделать сложно.