Как Гитлер пришел в власти: Германский фашизм и монополии - [30]

.

Почти те же самые пункты (и ото весьма примечательно) содержали и проект чрезвычайной конституции, и положения о военно-полевой юрисдикции, вышедшие из-под пера солидаризировавшегося с «Пангерманским союзом» нациста фон дер Пфордтена, одного из высших судебных чиновников Баварии. Как и осужденный впоследствии в Нюрнберге главный военный преступник Вильгельм Фрик, являвшийся тогда крупным чиновником мюнхенского полицей-президиума, Пфордтен принадлежал к числу тех заведомых фашистов, которые, несмотря на все кризисы, сохраняли свои посты в баварском государственном аппарате.

Пфордтеновский проект чрезвычайной конституции предусматривал использование рейхсвера, которому надлежало предоставить право передавать «законодательство, административное управление и исполнительную власть… ответственным только перед ним должностным лицам». Что же касается имперского правителя, то Пфордтен считал возможным назначение Класса или Кара, но, вероятно, думал уже и о Гитлере.

Во всяком случае об этом говорит то, что с рукописью своего плана в кармане (там она и была найдена) Пфордтен 9 ноября, когда его настигла смертельная пуля, шагал рядом с нацистским главарем, который за двенадцать часов до того самозвано назначил себя рейхсканцлером. К тому же многие частные положения проектов Пфордтена выходили за рамки обычных реакционных требований (запрет партий, отмена свободы прессы, смертная казнь за участие в забастовках и т. п.) и носили несомненные черты гитлеровского фашизма.

Таково было, например, требование отправки всех евреев в сборные лагеря и смертной казни за любое устное или письменное общение с ними. Положение о военно-полевой юрисдикции легализовало тотальное бесправие, которое следовало осуществить позднее, при фашистской диктатуре. «Предварительное расследование, — говорилось далее, — не должно иметь места. Дело рассматривается сразу в судебном заседании на основании обвинения… Приговоры выносятся одним председателем, вне судебного заседания… Обвинитель (прокурор) может отдавать приказ об аресте. Основания ареста письменно излагать не требуется… Правовые нормы не применяются»⁰⁹.

Господство произвола на основе подобных «правовых» норм, которого неприкрыто требовали нацисты в качестве своей цели, привлекло интерес к ним наиболее воинствующих монополистов, например стального магната Фрица Тиссена. В октябре 1923 г. он поспешил в Мюнхен и встретился с Гитлером в доме Шойбнер-Рихтера. Тиссен тоже хотел сказать свое слово в реализации диктаторских планов. Какое именно, не в последнюю очередь видно из того, что в баварской столице он воспользовался гостеприимством не кого иного, как Людендорфа, фактически примкнувшего к Гитлеру. Нимб полководца (его называли «армейский корпус на двух ногах») еще позволял Лю-дендорфу имитировать некоторую политическую самостоятельность.

В весьма запутанной сваре претендентов в диктаторы победителем в середине ноября временно оказался генерал Сект. Однако ему пришлось надолго согласиться с концепцией Штреземана. Решающую роль в этом сыграли не политические способности командующего рейхсвером, а объективные условия. Особенную роль сыграло то обстоятельство, что насильственным смещением рабочих правительств в Средней Германии, подавлением Гамбургского восстания (23–25 октября 1923 г.) и других выступлений трудящихся реакции удалось еще сильнее углубить раскол в рабочем движении, ослабить революционные силы и таким образом создать предпосылки для реализации отвечавшей взглядам Секта, замаскированной конституционными положениями военной диктатуры, пусть даже и ограниченной по своим возможностям.

Однако в конце октября — начале ноября все еще выглядело так, будто наибольшие шансы прийти к цели имеются у Кара, который наряду с Гитлером был наиболее энергично действующим среди правых радикалов. Заместитель Кара барон фон унд цу Ауфзесс призвал 20 октября к «походу на Берлин» и подверг оскорблениям президента Эберта, по профессии шорника⁴⁰. Спустя четыре дня генерал Лоссов, который тоже принадлежал к числу ближайших доверенных Кара, заявил о необходимости вступления в Берлин и установления «национальной диктатуры»⁴¹.

Однако Кар и его приспешники ориентировались на совместные действия с Сектой, который располагал куда более внушительными средствами власти, чем нацистский главарь, выступавший с абсолютистскими претензиями на фюрерство и представлявший собой величину местного баварского масштаба. 3 ноября Кар послал другого своего доверенного, начальника баварской полиции полковника Зайссера, в Берлин, поручив ему изложить командующему рейхсвером свой план установления «независимой от парламента, свободной национальной диктатуры», которая должна своими «решительными мерами» выступить «против социалистической нечисти».

Сект по этому поводу заметил: «Это — моя цель… Раз-личие — в темпе, а не в цели». В подтверждение он через два дня набросал черновик письма Кару, содержавший ставшую известной фразу: «Веймарская конституция для меня не noli me tangere (недотрога. — В. Р.); я ее не делал, и она в своих основополагающих принципах противоречит