Как делаются деньги? - [100]

Варианты политического реагирования на экономические проблемы, которые обнажил финансовый кризис, обычно сводятся к двум позициям: кейнсианству и монетаризму. Первая советует государству стимулировать рост с помощью фискальной экспансии, даже если это означает образование дефицита бюджета. Вторая, по контрасту, предписывает бюджетную экономию, поскольку потенциальная выгода от избыточных государственных расходов считается превышающей ту, что будет сдержана растущей инфляцией. Выбор между кейнсианством и монетаризмом является ложным по двум причинам. К тому же разногласия между двумя позициями скрывают фундаментальную проблему.

Следует заметить, что и кейнсианство, и монетаризм в их realpolitische[308] виде имеют столь же мало отношения к исходным работам Джона Мейнарда Кейнса и Милтона Фридмана, как и политика Советского Союза к работам Карла Маркса. Используя термины в их текущем контексте, я, таким образом, отсылаю к тому, как кейнсианство и монетаризм проявляются как идеи в фактической политической практике и риторике.

В шутке братьев Маркс, которую Жижек многократно цитирует, Граучо сидит в ресторане. Когда к нему подходит официант со стандартным вопросом: «Чай или кофе?», он отвечает «Да, пожалуйста!»[309] Эта шутка показывает, как казалось бы нейтральный выбор из двух альтернатив содержит внутреннюю логику с определенными предпосылками. Ответ Граучо идет наперекор этой логике и поэтому может служить отправной точкой для обнаружения предпосылок ложного выбора. Схожая логика имеет место при выборе между кейнсианством и монетаризмом.

Прежде всего, выбор между фискальной экспансией кейнсианства и монетаристским режимом экономии представляет оба варианта как взаимоисключающие, наподобие того, как официант предлагает выбрать между чаем и кофе по принципу либо-либо. Любопытно, что и правительство США, и Европейский союз, и правительства многих других стран на самом деле ответили на финансовый кризис в стиле Граучо. Их мгновенной реакцией на кризис, проявивший себя на финансовых и денежных рынках как кризис ликвидности, стало накачивание этих рынков ликвидностью в виде кредитов центрального банка. Это в высшей степени кейнсианская реакция, хотя, может, и не такая, какую бы сам Кейнс себе представлял. Вместо того чтобы стимулировать реальную производящую экономику напрямую, предоставляя дополнительные фидуциарные деньги через государственные расходы, деньги, данные в рамках государственной финансовой помощи, были в основном перенаправлены в финансовую систему.

За кейнсианским стимулированием финансовых и кредитных рынков последовала вторая волна политических вмешательств. Эти вмешательства касаются государственных фискальных политик. Хотя кейнсианское стимулирование представляется очевидным выбором в случае финансовых и кредитных рынков, режим денежной экономии государственных расходований теперь подается в качестве единственного разумного пути выхода из кризиса. По крайней мере в Европе этот тренд более чем очевиден. В 2012 году правительства стран ЕС подписали финансовое соглашение, обязавшись сохранять дефицит своих государственных бюджетов в строго обозначенных рамках. Между тем политика администрации Обамы в США была менее однозначной, до такой степени, что традиционный баланс между кейнсианской Европой и неолиберальной Америкой несколько сместился. Вот как один комментатор обобщает две волны государственного вмешательства в случае Европы:

Опасаясь финансового Армагеддона, правительства трансформировали частный долг банков в общественный через предоставление финансовой помощи, снижение доходов, более низкий рост, более высокие трансферты и зияющие дефициты. Неизбежным следствием этой политики стал массовый рост государственного долга по всему Европейскому континенту. Если в случае с Грецией желание изобразить это в качестве истории о фискальной безответственности в какой-то мере обоснованно, в случае всех остальных это было бы просто неправдой. Ирландцы и испанцы, I и S, давшие часть аббревиатуры PIGS (Portugal, Ireland, Greece, Spain), считались «лучшими в неолиберальном классе» с точки зрения долгов и дефицитов, пока не ударил кризис. Государственный долг является следствием финансового кризиса, а не его причиной[310].

Мы видим, как правительства (и европейский пример здесь является наиболее очевидным) ответили на вопрос, поставленный финансовым кризисом – «Кейнсианство или монетаризм?» – (Граучо) марксовской репликой «Да, пожалуйста!» Когда дело касается банков и финансовых рынков, государства применяют кейнсианство. Когда оно касается граждан и простых людей, использующих деньги, государства применяют монетаризм. Впрочем, ситуация здесь более сложная, чем пример простого лицемерия и двойных стандартов. Не то чтобы государство сначала выбирает кейнсианство, а потом монетаризм. Тут мы имеем дело с диалектической логикой, в рамках которой первый выбор приводит к набору обстоятельств, обусловливающих второй выбор. Государственное вмешательство в банковскую систему и финансовые рынки создало огромный государственный долг, представленный затем как раз в виде причины того, почему государство должно сократить свои расходы.