Как далеко ты сможешь пройти? - [15]

Затем прогремела пушка, и передо мной разверзлись врата ада. Вода, взбитая ударами рук и ног, забурлила, как кипяток. Плавательный этап триатлона нередко завершается для людей сломанными носами. По этой причине я старался держаться ближе к краю основной массы пловцов. Несмотря на то что из-за этого мне пришлось проплыть немного больше, движение в стороне от толпы ограждало меня от неприятностей. Однако первоначальный поток адреналина заставил меня выложиться почти полностью. Я знал, что нужно равномерно распределять силы, но стартовал так быстро, что уже на подходе к точке поворота мне стало не хватать воздуха. Я стал мысленно говорить себе: «Не суетись. Успокойся!» Увещевание сработало. Возвращаясь назад, к берегу, я вошел в нужный ритм. Подо мной стремительно сновали мелкие рыбешки, в то время как маленькие волны помогали мне, подталкивая к берегу. Я выбрался из воды через 1 час 7 минут. Взглянув на свой результат, я ухмыльнулся. «Мы хорошо смотримся!» – сказал я Джонно и Дэвиду, когда они несли меня к байку. Я чувствовал уверенность в том, что без проблем смогу завершить дистанцию намного раньше установленного лимита времени.

Затем мне довелось узнать, почему Ironman в Коне не похож ни на какую другую гонку в мире. Гавайский рай стал для меня сущим адом, пусть даже там и не было маленького рогатого существа в красном одеянии и с вилами в руках.

Трасса велоэтапа проходит по шоссе Королевы Каахуману – холмистой дороге, разрезающей поля древней лавы. Черные вулканические камни впитывают и усиливают жар солнца. Поскольку сиденье моего хендсайкла расположено низко, совсем рядом с дорожным покрытием, на велоэтапе я чувствовал себя так, словно все 180 километров мне пришлось ехать через раскаленное пекло. Солнце палило, вызывая тяжелые ожоги на руках и задней стороне шеи. В нормальной обстановке легкий ветерок мог бы принести облегчение, но в этих местах все наоборот. Пассатные ветры лишь усиливают жару и делают ее совершенно невыносимой. Мне советовали подготовиться к жаре, но я даже представить не мог, что ветер может быть настолько ужасным. Вскоре после того, как я выехал на трассу Королевы Каахуману, скорость дующего мне прямо в лицо встречного ветра стала достигать почти сотни километров в час. Чтобы продвигаться вперед, мне пришлось использовать самую низкую передачу, даже на крутом склоне. Спортсмены пролетали мимо меня, многие из них кричали: «Хорошо работаешь! Продолжай в том же духе!» Я пытался, но ветер и жара в сочетании с усталостью от работы одними руками сделали свое дело.

Через пять часов я наконец добрался до поворотной точки на середине маршрута. И вот тогда я открыл для себя еще один из секретов гонки в Коне. Вскоре после полудня пассатные ветры меняют направление на 180 градусов. Я рассчитывал, что мне придется ехать при попутном ветре, но вместо этого пришлось сражаться с тем же встречным ветром скоростью под 100 километров в час, что и на первой половине дистанции. По словам местных жителей, это были самые сильные ветры за последние десять с лишним лет. Когда я пытался заставить рукоятки крутиться с нужной скоростью, руки у меня горели огнем. Меня обгоняли все новые и новые соперники. Уверенность, которую я чувствовал, выбравшись из воды, давно сдуло ветром. Я бросил взгляд в сторону океана. Солнце на небе продолжало опускаться все ниже и ниже. Я знал, что оно скроется за горизонтом в 5:30 и это будет крайним временем для завершения велоэтапа. Меня стали одолевать сомнения.

Где-то к трем часам дня сомнения усилились. Я был уже почти уверен в том, что не смогу уложиться в отведенное на велоэтап время. Вдруг я заметил Джонно, Дэвида и Дона, которые стояли на обочине и размахивали маленькими австралийскими флажками. Увидев их, я на какое-то мгновение ощутил прилив энергии, но дело шло к вечеру и даже широкая улыбка Дона не могла существенно поднять мой дух. Мне едва удавалось заставлять свои руки крутить рукоятки. У меня больше не было сил. Я попробовал сосредоточиться на том, что если не уложусь в лимит времени, то проиграю. И тогда гонка для меня будет закончена.

К тому времени, как я добрался до последнего холма примерно в 800 метрах от транзитной зоны, мне стало ясно, что ничего не выйдет. Солнце скрылось, и вместе с ним растаяла моя мечта стать первым колясочником, сумевшим покорить Ironman. Начиная подниматься на последний холм, я заметил Джонно. Он стремительно несся через поле для гольфа, чтобы оказаться рядом со мной. Сначала он просто шагал рядом и ничего не говорил, пока я из последних сил пытался добраться до конца подъема. Наконец, он прервал молчание.

– Приятель, ты не уложился в лимит, и тебя дисквалифицировали. Но они собираются разрешить тебе продолжить гонку и пройти марафон. Они хотят, чтобы ты добрался до финиша.

Я долго молчал и просто продолжал вращать рукоятки, медленно поднимаясь вверх по крутому холму. Я понимал, что, на его взгляд, он принес мне сразу и хорошую, и плохую новости: плохая заключалась в том, что моего имени не окажется в официальном списке финишеров, а хорошая – в том, что я мог подвергнуть свое тело мучительной попытке преодолеть 42 километра в гоночной коляске после того, как 10 с лишним часов насиловал каждый мускул верхней половины своего тела. Я взглянул на свои ноги и разозлился на них за то, что они не позволяли мне сесть на нормальный велосипед. Но затем я напомнил себе, что если бы мои ноги работали, то я вообще вряд ли попал бы на гонку в Коне.