Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы - [89]

Мне это страшно нравится. Но ведь я жил в эру «В ожидании Годо», «Кто боится Вирджинии Вулф?», фильмов Стенли Кубрика и Роберта Олтмена, теории романа Ролана Барта и Алена Роб-Грийе. Романы моей эры – «Волхв», «Плавучая опера», «Дети полуночи», «Возлюбленная» – были бы непостижимы для читателей-викторианцев. Я живу после открытия теории относительности и квантовой теории, после битвы при Сомме, Нагасаки и Освенцима, после Великого похода Мао Цзэдуна и «красных кхмеров». После всего этого определенность кажется тянучкой, особенно когда речь идет о концовках. И потом, я бы глупо выглядел в сюртуке и с тростью с набалдашником из слоновой кости. Но вот мои викторианские коллеги? Им по душе были порядок и законченность. По их мнению, романы нуждались в законченности. В развязке. И даже в опрятности.

Вот вам ситуация. Вы читаете какой-нибудь роман, кажется, уже несколько месяцев сряду (а может, и не кажется…). В левой руке у вас бо́льшая часть книги, в правой – совсем немного страниц. И вот что происходит. Герой, переживший некоторые трудности, появляется снова. Он видит, что люди, мучившие его еще в детстве, все так же отвратительны. Два второстепенных персонажа, которые все время то возникали в романе, то исчезали из него, поженились, как им и следовало еще четыреста страниц назад (да, уже давненько), и один из них уже успел скончаться. Одного негодяя поймали и пожизненно посадили в тюрьму за преступление против Банка Англии (подтвердив тем самым поговорку «пан или пропал»); он говорит, что этот опыт принес ему огромную пользу и советует сесть в тюрьму любому желающему выпрямить свой извилистый жизненный путь. Но подождите, это еще не все. Другой негодяй тоже оказывается в тюрьме, но за самую обыкновенную, правда неудачную кражу. Несколько хороших людей живут обычной жизнью, хотя особенно хорошие вознаграждаются браком. Несколько действующих лиц успели скончаться, и, хотя обстоятельства изменились, герой получает от каждого из них ценный урок. Жена, сделавшая его несчастным, умерла, и он научился не доверять любви или, по крайней мере, глупым романтическим представлениям о ней. Один добрый человек, не вылезавший из денежных затруднений, необъяснимым образом сделался судьей. Герой, познавший всю горечь несчастной любви, вдруг понимает, что та, которая любит его по-настоящему, все время находится рядом с ним, а он погрузился в пучину переживаний и совершенно этого не замечал. Эта любящая душа не держит зла на героя за плохое отношение к ней, и они вступают в брак, мы не успеваем и ахнуть. Или сказать «Дэвид Копперфильд».

Думаете, шучу? Хорошо, теперь подставим имена. Дора, жена, с которой он был так несчастен, умирает. В кораблекрушении погибают Стирфорт и Хэм, причем Хэм геройски пытается спастись, а Стирфорт, возможно, тонет, но, вероятнее, становится жертвой роковой случайности и жестокости (он ведь пустил Дэвида по такому пути, поэтому теперь своей смертью ему приходится показывать Дэвиду, что путь этот неправильный). Урия Хип пожизненно попадает в тюрьму, но его это нисколько не печалит, потому что, как он полагает, Литтимер тоже за решеткой. Почти по-кафкиански мистера Крикла, ужасного учителя времен детства Дэвида, настигает справедливое наказание, и он фактически оказывается в тюрьме, хотя, будучи мировым судьей и заведуя тюрьмой, не видит, в чем тут ирония. Дэвид исцеляется от романтических разочарований, испытывает настоящую любовь к Агнес, на которой женится после стремительного ухаживания. По ходу дела он осознает, насколько добры мистер Пегготи, Хэм, мисс Бетси, доктор Стронг и Энни да и сама Пегготи. Он показывает нам, что превращение в хорошего человека не только возможно, но и вознаграждается; мы видим это на примере судеб маленькой Эмли Пегготи, мистера Гаммиджа и особенно его самого. Хорошие люди получают вознаграждение, плохие – наказание, праведники возносятся на небеса, в общем, справедливость торжествует.

Вспоминается бессмертное выражение видного литературного критика Джона Макэнроя: вы шутите!

Ах, дорогие мои, боюсь, что он вовсе не шутит. И люди – ведь он писал для развлечения широких масс – просто с ума сходили от всего этого. Я-то? Не то чтобы да. Кто спорит, Диккенс велик. Гротескные персонажи, самые невероятные положения, низкая комедия и высокие идеалы, обстоятельная манера повествования – все это велико. Все, кроме концовок. Концовки у него прямо-таки прилизанные. У каждого героя, вплоть до самой мелкой сошки, история подходит к концу. Но конечно, проблемы никуда не деваются, как и во всех романах. Даже когда кажется, что везде расставлены точки, для многоточий находится немало места.

Не поймите меня превратно; Диккенса я люблю. Для меня не было бы викторианского романиста лучше, если бы не существовало Харди, но кто в силах сопротивляться такому валу несчастий и мрака? Никакую в жизни книгу мне не было читать так больно, как «Тэсс из рода д’Эрбервиллей». Или, наоборот, это было болезненное чтение. В данном случае не важно, где наречие, а где прилагательное, я подразумеваю любую возможную их комбинацию и смыслы. «Джуд Незаметный» бьет на жалость (этот роман – сентиментальное путешествие, не более того), тогда как «Тэсс» подобна железнодорожной катастрофе, которую нельзя предотвратить, от которой нельзя оторвать глаз, чья кровавая красота завораживает. Но даже и в ней прилизанность прямо бьет в глаза. В конце своих романов Харди всегда наводит полный порядок. Пусть даже хлещет кровь, но хлещет она опрятно. Основные различия между двумя писателями заключаются, во-первых, в том, что романы Харди гораздо менее населены и второстепенные персонажи исчезают с глаз еще задолго до конца, а во-вторых, в конце все умирают. Ну ладно, не все, а только негодяи и герои. В этом, видимо, коренное отличие: Харди – трагик, а Диккенс по большей части комик. И тот и другой заставляют своих героев сражаться со своими демонами; но лишь один верит, что они выживут в этой схватке. Но еще до того, как в наши рассуждения затесался Харди, я хотел сказать, что выделяю Диккенса не потому, что хочу его обидеть. Разница между викторианскими романами просто астрономическая, а вот концовки у них написаны точно под копирку. Опрятные. Прилизанные. Их можно описать ненавистным мне словом: завершение. В полном смысле.