Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы - [78]

Итак, Гарри Поттер. Да, он обладает волшебной силой, но даже не подозревает об этом. В отличие от других учеников Хогвартса, у него нет никакого опыта в волшебстве, и он ничего не знает о мире волшебников. Когда он случайно навлекает разные напасти на своего малоприятного двоюродного брата Дудли Дурслея или когда говорит со змеей, он так же удивляется, как и любой другой человек, и никак не может объяснить этого ни себе, ни другим. За свои одиннадцать лет Гарри хорошо узнал, что такое жестокость, одиночество, невезение, изоляция, плохое обращение и чужие руки. Да, он сирота, вынужденный спать в буфете под лестницей, но во всем другом это совершенно нормальный человек. Именно этой своей нормальностью Гарри и бесит профессора Снейпа. Профессор жалуется, что он не особо сообразителен, не отличается усердием, срезает углы, нарушает правила и вообще такой серости не место среди избранных. И он прав. Мир, даже волшебный, несправедлив, а Гарри – нормальный человек. Ненормален мир, в котором он оказывается. Естественно, в Гарри много подозрительности, гнева, смятения, и интереснее всего, как он разбирается в самом себе. Я не сказал бы, что волшебные элементы нужны в книге лишь для украшения, ведь на них сосредоточено много внимания, и без них читатели не стали бы выбирать эти романы. Но настоящие проблемы, с которыми сталкивается Гарри – не считая того, что его чуть не убили, душу чуть не высосали и прочего, столь же милого, – это обыкновеннейшие школьные проблемы: соперничество, травля, девчонки и отношения с ними, дружба, зависть, одиночество, домашние задания, экзамены. Если вы ходили в школу – а я полагаю, что ходили в нее все, читающие эти строки, – и ни с чем таким не сталкивались, то, значит, просто не обращали внимания. Эта ситуация – обычный человек в необычных обстоятельствах – зачаровывала читателей еще до того, как они стали читателями, еще тогда, когда во дворцах собирались послушать исполнителя Одиссеи. Одиссей – самый невыдающийся из всех греческих героев, воевавших под стенами Трои, не обладающий ни внушительными физическими данными, ни исключительными способностями, а лишь смекалкой и большим желанием выжить. А кроме того, ему сопутствовала удача, которую в Древней Греции считали знаком благосклонности богини Афины. Он прославился своими приключениями на пути домой: Калипсо, Цирцея, циклопы, путешествие в подземный мир. Я полагаю, вот в чем ключ к успеху Гарри: удача, отвага, смекалка и чутье на то, когда наносить удар и что делать. И кажется, это сработало.

Так же и с хоббитами. Что такое Фродо Бэггинс, если не олицетворение обыкновенного человека? В буквальном смысле слова. Посудите сами. Это книга, вернее, три книги с несметным количеством героев, ни один из которых не является главным. Почему не Гэндальф Серый, мудрейший из мудрых? Почему не гном Гимли, не эльф Леголас? И в конце концов, почему не Арагорн, бывший и будущий король? Казалось бы, лучшего и не найти. У него даже, в отличие от Фродо, есть любовный интерес. В прежние времена это был бы материал для эпической поэмы, а Арагорн стал бы ее героем, без всяких там «если» и «но». Есть эпос у Ахилла, у Одиссея, у Энея, почему бы ему не быть у Арагорна? А правда, почему? Потому, что это не эпическая поэма; это роман. Романы пишутся не о героях. Они пишутся о нас. Роман как литературная форма возник одновременно с европейским средним классом, людьми, имевшими свое дело и собственность, не крестьянами и не аристократами, и всегда был обращен к среднему классу. И лирическая, и эпическая поэзия появились во время господства элит, когда верили, что правители обладают неотъемлемым правом на власть, а мы, все остальные, – не очень. Поэтому неудивительно, что темы и той и другой обращены к аристократии. Романы же пишутся не о них; романы – о нас, и Фродо – мы, пусть даже ступни у него волосатые. Он – маленький человек, втянутый в войну больших сил. Он – не храбрец, предпочитает собственный уголок большому миру со всеми его опасностями. Он даже не доброволец. По сути дела, он призывник, только отобран не призывной комиссией, а случайным обстоятельством: к нему в руки попало кольцо и с ним нужно было что-то делать. Вспомните, как и вы иной раз не знали, что делать. И все же без него большим героям нельзя стать героями, зло нельзя победить, а кольцо – уничтожить. Снова и снова он повторяет, что это ему не по силам, но двигается вперед, даже когда кажется, что тело и разум ему уже не служат. Думаю, что эта ситуация знакома многим военным. Сколько простых людей в Британии, о которой на самом-то деле рассказывает Толкин, несли полезную, но удивительно тяжелую службу в борьбе против нацизма и его стремления к мировому господству! К какой бы мы ни принадлежали национальности, мы узнаем эту борьбу против зла, видим, как мы, возможно, действовали бы сами, окажись на месте этого маленького человека, самой судьбой выбранного на великие, героические дела.

Обратим внимание, что отождествление себя с протагонистом – не всегда незыблемое правило. Мне неизвестен ни один человек, даже из числа горячих поклонников соответствующих романов, кто хотел бы быть Гумбертом Гумбертом или Виктором Франкенштейном, хотя, возможно, у них были разные причины для этого. Или Хитклиффом. Хотели когда-нибудь стать Хитклиффом? Не думаю. Они не герои наших фантазий, но мы можем получать удовольствие от их мира, даже порицая их. Возьмем Гумберта. Повествовательная стратегия Набокова весьма дерзкая, потому что от нас она требует отождествить себя с человеком, нарушающим то, что для большинства безоговорочное табу. Сексуальное насилие над детьми – это ужасное преступление против естественного порядка вещей, и он делает все, чтобы его совершить. О сочувствии нет и речи. И все же роман требует, чтобы мы продолжали его читать, и дерзко дает нам для этого поводы. Само собой, помогает игра словами и блеск ума; он противен, но шарма и острого ума у него не отнимешь. А еще мы смотрим на него с совершенным изумлением: неужели его намерения и вправду таковы; неужели он и вправду это делает; неужели он предпримет попытку; неужели он потерял всякую меру? Ответом будут четыре «да». Далее, совершенно очевидно, что в тексте есть удовольствия, не присущие натуре главного героя. Как правило, центральные фигуры у Набокова не внушают теплых и приятных чувств. Мы находим их скорее интересными, чем привлекательными, скорее хотим наблюдать за ними, а не быть ими или чувствовать, как они.