Как бы нам расстаться - [44]

Выглядит он все так же. Те же коричневые брюки, тот же коричневый галстук, те же русые волосы. Только теперь прическа приобрела оттенок «краски для мужчин». Интересно, его красит Долорес или он сам втирает в волосы краску, стоя перед зеркалом в посеребренной раме в ванной комнате наверху?

Отец сжимает мне плечи и целует в щеку. Все аккуратно, все прилично, все как полагается.

— Ну, как ты, Уичита? — спрашивает он, как будто только сегодня утром мы с ним вместе ели блины.

— Привет, пап.

И тут он меня удивляет.

— Как хорошо, что ты вернулась, — говорит он. И не дав мне даже осознать свое удивление, он поворачивается к Джине: — А кто хочет посмотреть представление перед матчем?

— Я! — кричит она. И улыбается самой широкой улыбкой, какую я видела за последнюю неделю.

Позже, жуя перед телевизором спагетти и хватая стакан чая (без кофеина!) со льдом каждый раз, когда наша команда забрасывает мяч в корзину, а Джина с отцом своими воодушевленными ударами чуть не опрокидывают карточный столик, я чувствую себя так, как будто я смотрю на свое детство в каком-то жутком реалити-шоу. Не то чтобы я любила спорт или — тем более — смотрела игры вместе с отцом. Но каждый раз, когда стаканы подпрыгивают и вот-вот упадут, в комнату влетает мама и смотрит на ковер. Джина делает вид, что она ничего не замечает. А отец притворяется, что не бьет по столику нарочно.

Да, в доме ничего не изменилось.

За исключением окна в моей комнате.

Глава 16

После того как матч заканчивается и все расходятся по кроватям, я сую нос в телефонный справочник и нахожу номер ближайшей конторы по прокату автомобилей. Единственной конторы. С каким-то зловещим названием. Она принадлежит некоему Скалетти. Похоже, Неряха Джеф или кто-то из его родственников решил поддержать экономику города. Контора откроется завтра утром, в восемь, и я смогу выбраться из этого дома и из этого города еще до того, как кто-нибудь проснется и сможет меня остановить.

Диван-кровать проржавела, и ее заклинило, потому, подергав и потянув ее туда-сюда и несколько раз прищемив пальцы, я, задохнувшись, рухнула на так и не разложенный диван. Мне точно надо бросать курить. Ни один двадцативосьмилетний человек не должен задыхаться после непродолжительной борьбы с упрямой мебелью. Я лежу на спине, не отводя глаз от потолка и представляя в разных видах почерневшие легкие или что там еще страдает у курильщиков.

В моем случае «положительные утверждения» не работают. Ну, все эти психологические установки, направленные на выработку уверенности в себе, типа: «Я замечательная женщина», «У меня нет никотиновой зависимости», «У меня ровное, глубокое дыхание и белые зубы». Это никогда не срабатывало. Никогда и никак.

«Отрицательные утверждения» тоже пустая трата сил и времени, потому что и воображаемая картина черных легких результата не дает. Пальцы у меня подергиваются, и я не могу отделаться от желания вновь испытать привычные ощущения от приема дозы никотина. Может быть, следовало бы научиться вызывать у себя воображаемый никотиновый кайф? «Итак, господа, — говорит нагловатый парнюга в плотно облегающих тренировочных штанах, — представьте себе, как никотин входит в вашу кровь. Давайте, давайте! Вды-хаем! Пошло тепло». Да…

Завтра же брошу курить.

Мне не хочется зажигать свет, поэтому я вслепую нашариваю засов на кухонной двери. Главное — найти его, остальное просто. Мои пальцы сразу вспоминают знакомую форму замка и все осязательные ощущения. И, сидя на леденящих зад бетонных ступенях, я пытаюсь получить удовольствие от дозы никотина, возвращающей мне душевное равновесие. Но это сложно, потому что с того места, где я сижу, я вижу дерево, которое служило мне лестницей при возвращении домой через окно, когда оно еще не было наглухо забито. Если свести глаза на переносице, то сквозь дым можно увидеть меня и Джонза, курящих первую в своей жизни сигарету. Ну, может быть, для него эта сигарета была и не первая, но для меня-то она точно была первой. Это первая и последняя дурная привычка, которую привил мне Джонз, потому что трудно перенять такую дурную привычку, как ожидание на рельсах несущегося прямо на тебя товарного поезда.

При мыслях о Джонзе у меня начинает щемить в груди. Наверное, это из-за дыма или из-за холодного, сухого воздуха, но кажется, что у меня удалили сердце. Я хотела только освободиться. Не повторять ошибки своих родителей. Существовать как самостоятельная личность. Вот-вот, именно это я сейчас и делаю. Существую.

— Ты когда-нибудь задумывалась, почему мы? — спросил Джонз в тот день, когда я написала свое имя на ветряной мельнице и таким образом оставила свой след в веках.

Мы сидели на его кровати, слушая, как дождь барабанит по крыше у нас над головами. Когда мы шли домой от ветряка, голубое небо заволокло черными тучами, и стали сверкать молнии. Остановившись на минутку у автоматов, тянувшихся вдоль всей стены продовольственного магазина, чтобы купить две баночки кока-колы, мы промокли насквозь. Я терла выданным мне полотенцем голову и думала над его вопросом.

— Ты имеешь в виду, Бог так распланировал или это результат эволюции? — спросила я, обмотав полотенце вокруг головы и опершись спиной о стену, оклеенную выцветшими обоями в полоску.