Каиново колено - [7]

Шрифт
Интервал


В перерыве попытки подойти поближе к плотному кружку испуганно озиравшихся граций не удавались. Вначале им что-то вчитывал натужившийся Миша Подтапыч, строго кособочившийся лысеющим петушком. Но он мигом слинял, когда, раздвигая великой грудью разную дрейфующую мелочь, огромным, обесцвеченным перекисью айсбергом к девушкам придвинулась их знаменитая педагогиня Алина Никифоровна. Алине было уже за семьдесят, она хорошо помнила еще то ли Чапаева, то ли Буденова, преподавала в хореографическом лет тридцать, но только недавно получила «заслуженную», и теперь ее гордого взора не выдерживал ни один смертный. А уж тем более ученицы. Они синхронно стали в третью позицию, протянули шеи и сложили указательные и большие пальцы вместе под животом. Айсберг источал жуткий холод. Посверкивая сколами ледяных сосулек, он равномерно ронял слова-капли, от которых все вздрагивали и зябко ежились. Сергей, совсем случайно немного покрутившийся рядом, почувствовал запах свежей рыбы, клики чаек и начинающийся насморк. Народ, кто не завяз около бара, уже тянулся в зал, широко обтекая их, а Алина что-то вещала и вещала, тыча пальцем то в лоб, то в плечи полуобморочных послушниц.

Чтобы не попасться Подтапычу, Сергей пошел покурить в пустеющий туалет. Миша наверняка уже вычислил главного обидчика. Но пусть пока покипит, подергается, а завтра воскресенье. Вряд ли у него хватит сил злиться два дня. Густой, разномастный дым выедал глаза, последние окурки испускали протяжные струйки из мусорницы и писсуаров, а старое зеркало около умывальника отражало все тот же замызганный бледно-голубой кафель. Выкинув из смятой пачки последнюю сигарету, Сергей оглянулся, ища огонька. В туалете, надеясь, что учителя сюда уже не заглянут, остались только те четверо малых из тупого балетного номера. Сергей жестом подозвал самого худенького. Тот подобострастно щелкнул блестящей зажигалкой. Затягиваясь, вдруг зацепил на себе тяжелый взгляд высокого белобрысого красавчика. Чтобы так смотреть, нужно иметь право. Кстати, не он ли танцевал с ней в паре? Он, точно он. А что будет, если его сейчас сунуть головой в унитаз? С левой в печень, потом еще коленом. Он длинный, сломается сразу. Поберечься нужно будет только рыжего, этот бульдожик энергичный. А остальные двое даже не сунутся, не тот случай. Парень отвернулся, но не надолго. Что, он действительно не знает: кто перед ним? Или запереживал, что отобьют дружочка? Ох, сейчас долупится. Стоп. Стоп. Или это у него самого что-то с нервами? Чудится всякая чушь. Последний раз оценив потенциальных противников, послал окурок в мусорницу и подчеркнуто неспешно вышел.

А вот поспешить бы стоило. Татьяны с подружками в холле не было. На всякий случай взбежал по закрученной лестнице на второй этаж, безнадежно оглядел столики кафе. Слетел в зал. Да. Ушли. Им же в интернат до девяти, у них это строго. На сцене стояло сразу три заблудившиеся уборщицы, а за кулисами Миша Подтапыч принимал поздравления за удачную режиссерскую находку. Теперь можно было менять Петю за Станиславским.


Апрель-то, апрель, но к ночи все снова застыло. Схватившись корявой коркой, растоптанный за день черный снег свирепо хрустел под каждым шагом. Фонари, разбежавшиеся по ранеточным и сиреневым аллеям перед оперным театром, лохматыми лучистыми пятнами пробивались через сумбурное сплетенье голых ветвей. Окатистая громада серебристого чешуйчатого купола пронзительно четко висела под редкими далекими звездами. Сергей, обходя театр, поднялся по ступенькам к колоннаде главного входа. Наверху под козырьком портика лепные толстенькие балерины и широкоштанные музыканты искренне славили соцреалистическое искусство эпохи культа личности. Что ни говори, а великое здание. И такое мощно пропорциональное, такое гордо величественное. Это не панельки-кубики «а ля срединная Азия». Откуда только эстетика плосковерхих саклей охватила разом весь великий Союз? Делали же у нас когда-то и такое. Пусть тоже эклектика, тоже «под Рим», но до сих пор впечатляет. Щит «сегодня» грустно сообщал, что «спектакля нет», но зато на «завтра» была вставлена табличка «Каменный цветок». Завернув за угол, он в очередной раз пересчитал и тутже забыл количество боковых колон. Фасадных-то было двадцать четыре, а боковых? Наверно, все же двенадцать.

Close your eyes and I'll kiss you…
Tomorrow I'll miss you,
Remember I'll always be true…

Мимо служебного входа, мимо пустой трамвайной остановки, по диагонали перешел, заваленный метра на полтора тяжеленными, обтаявшими с юга сугробами, совершенно темный парк. Черные, веерно растопыренные извивы кленов, грубо шершавые колонны огромных старых тополей, маленькая, тщательно заколоченная будочка над блестящими в ледяной каше железными колеями. Как надоела зима. Еще раз оглянулся на оперный. Сила. И строился с сорок первого по сорок пятый не зря: в нем победа в этой Отечественной войне запечатлелась не хуже, чем в ленинградском Исаакии в той, наполеоновской. Вечная сила.

And then while I'm away…
I'll write home every day
And I'll send all my loving to you…

А хореографическое училище недавно переехало в новейшее произведение современных архитекторов, своим недостроенным каре демонстрировавшее панельную модность перед россыпью деревянных развалюх, неведомо как зажившихся в самом центре полуторамиллионного города. Сергей встал на углу перекрестка под светофором. Яркий рубин рифленого стекла замигал, перелил свет в лимонно-желтый. На кого он работает? В это время по Каменской в принципе никто не ездит. И не ходит. Вдоль неубранного с осени строительного мусора узкая тропинка змейкой проползла к внутреннему крыльцу интерната. Здесь снег убирался далеко и чисто. И светлый экран аквариумно стеклянных дверей под широкой квадратной аркой высвечивал вход в запретный рай. Там, за чутко дремлющими дежурной тетей Зиной и ее трехцветной шавкой, вторая дверь вела в притемненный длинющий коридор, из которого лестница возводила к спальням «девочек». В какой? В какой из этих неуютных казенных комнаток, в густом тепле сонного девического дыхания, была сейчас она? Железные койки, тумбочки, двустворный шкаф на четверых. На спинках разноцветные полотенца и халатики. Под каждой кроватью тапочки. А под подушками Есенин или Тургенев. Или Мопассан? Нет, у нее Блок.


Еще от автора Василий Владимирович Дворцов
Манефа

Вашему вниманию предлагается сборник рассказов сибирского писателя Василия Дворцова о помощи Божьей в жизни современных христиан, об обретении веры и монашества нашими современниками.Пронзительная, острая, по-настоящему хорошая литература…


Аз буки ведал

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.