чтобы прислали судебного врача. А врач, выслушав ее по телефону (секретарей уже не существует), сказал, что, мол, милочка, у меня нет свободных машин, возьми такси и сама привези сюда труп. Даниа взмолилась, где она найдет такси в такое время, к тому же в городе вырубили свет, и где у них, у родственников, доллары, чтобы оплатить транспорт. Ладно, солнышко, посади ее на велосипед, а если нет велосипеда, то топай сюда с удостоверением личности покойной, и это все, что я могу для тебя сделать, и он повесил трубку. Даниа отнесла документ в больницу, врач бросил взгляд на фото и подписал медицинский акт, в котором зафиксировано, что старушки больше нет среди живых. Вернувшись домой, Даниа два часа набирала номер похоронной конторы, пытаясь дозвониться. Все время попадала в Министерство иностранных дел. Наконец сонный голос подтвердил, что она попала туда, куда нужно: «Что за ерунда, и чего это народу приспичило помирать именно сегодня; каждый раз, когда я заступаю на смену, народ мрет просто пачками! Послушай, у нас нет освещения, цветов, венков тоже нет, мы их заказываем в Мачадато, и ничего еще не привезли, к тому же нет свободной машины», Даниа попросила у соседки велосипед, потому что бабушка уже стала попахивать, сняла в ванной неоновую лампу, привязала ее вместе с телом к решетке, села на велосипед, и так она давила на педали на свой страх и риск до самого Серро, боясь, что ее поймает полиция и обвинит в торговле мертвецами и скобяными изделиями. Так как бабушку в подвал спустить не могли, ведь лифты не работали, и все остальные помещения были непригодны из-за дождей, а ремонт там давно не делался, старушку положили на прилавок кафетерия и размалевали так, как она и при жизни-то никогда не выглядела – сущий попугай с острова Пинос. Когда бабушку переложили в гроб, Даниа обратила внимание на то, что нижняя часть гроба сделана из неполированного и нелакированного дерева, а верхняя, выкрашенная черным, имела квадратное отверстие – без стекла – на уровне лица умершего человека. А как же стекло? Вот оно, я принес его, это единственное стекло, которое есть, поэтому мы называем его блуждающим. Сейчас ты подпишешь мне бумагу в подтверждение того что я положил стекло тебе. Не тебе, а ей. Прежде чем уйти, принесешь бумагу со второй подписью в доказательство того, что ты его вернула. Выходит, что когда бабушку будут закапывать, то земля будет падать прямо на нее. Точно, доченька, но это уже не мое дело. Как только труп вынесут отсюда, это уже не моя ответственность, а могильщика. И торопись, через полчаса привезут следующего. Но покойники лежат так не меньше шести часов, вздохнула Даниа. Это раньше так было, солнышко, а сейчас тридцать минут, и все дела.
И ты тратишь деньги, чтобы выслушивать эти жуткие истории? – спросила я, обливаясь потом, который не успевал испаряться. Почему бы и нет, она считает, что она миллионер, ответил Рэнди. Послушай, Map, Даниа моя подруга, и я не могла ее не выслушать. Эмма, думаю, будет лучше, если мы не станем говорить о Том Острове, по крайней мере, эти четыре дня, я хочу обладать Другим Островом. Послушай, не строй иллюзий, здесь море пахнет по-другому, кроме того, оно чертовски холодное, и песок не такой белый, как на Варадеро. Но это пляж, разве не так? Она согласилась, спокойно глядя на меня в зеркало заднего вида. И этого мне достаточно, я не собираюсь всю жизнь искать невозможное. Это действительно так. Ты права, к чему постоянно возвращаться к одному и тому же.
Дом Эммы в Лас-Америкас – кондоминиум, с бассейнами для взрослых и детей. Рэнди живет в Кондадос-дель-Мар, однако каждый день он привозил нам свежий хлеб и ходил с нами купаться или же просто побродить по побережью. Мы вставали рано, кормили кошачью братию, потом шли купаться. Нет ничего лучше, чем нырнуть в морскую воду, задержать дыхание и коснуться животом дна, водорослей, камней, рыб. Мое тело радовалось, несмотря на то, что в свои почти сорок лет оно ведет себя не так безупречно, как в двадцать: я плыла под водой, а мои легкие чуть не разрывались на части, судорога сковывала пальцы. И все же за тот ничтожно малый отрезок времени, который отмеряло мое дыхание, я успевала услышать океан; развалившись на песке, я слизывала соль с плеча кончиком языка – как же чудесно выглядит моя загорелая кожа! Я наслаждалась каждой клеточкой своего тела. Около двух мы обедали где-нибудь, чаще всего предпочитая ресторан «Мирамар» в Лос-Кристианосе, принадлежащий одной англичанке, с которой мы подружились. Представляешь, Ким, шутили мы с ней, что было бы, если бы англичане остались в Гаване? «Битлз» стали бы гаванцами. Час мамеев![237] После обеда мы бегали по холмам, вспоминая школьные выездные лагеря. Вечером мать Эммы и Рэнди ждала нас на ужин по-кубински: салаты из авокадо, помидоров, огурцов, латука, и немного лука, чтобы слезу прошибало. Авокадо совсем как те, на Том Острове, говорила эта ласковая женщина. Отец в вестибюле смотрел по телевизору футбольный матч между «Барсой»[238] и мадридским «Реалом»; мне вдруг пришло в голову, что на стене, словно ностальгические трофеи, висят удочки, которыми отец Эммы ловил иглу-рыбу в Кохимаре
