Кафе «Ностальгия» - [17]

Однако возвращаюсь к написанному ранее. Прежде чем осуществить свои безумные платья стать визажистом или продавцом в «Пирамиде», я целый месяц перечитывала в оригинале Марселя Пруста. Я не раз читала перевод, изданный в Испании и каким-то чудом занесенный в Гавану, в книжный магазин на улице Нептун, рядом с одноименным кинотеатром. Магазин «Педагогика» тогда только что открылся, там продавали редкие книги, прежде всего привезенные из Европы. Очереди растягивались на километры, они были настолько длинными, что старушки с пустыми корзинками в руках, пристраивавшиеся в конце, справедливо полагали, что выбросили дезодоранты или шампуни, и как же они удивлялись, когда узнавали, что продают книги, и все-таки они выстаивали до конца и покупали их, так что огромное количество старушек в то время, не имея предметов первой необходимости, перечитало этого французского писателя. Да, Пруст был там среди прочих. Впрочем, продавалось лишь шесть томов «В поисках утраченного времени», книга «Содом и Гоморра»[70] никогда не поступала в продажу. Уже потом я прочитала ее, спасибо одному моему другу – поэту, издателю и книготорговцу, – он прислал мне ее из Барселоны. Купить сразу шесть книг не было никакой возможности – они стоили кучу денег. Я позвала Эмму (свою близкую подругу того времени да и всей моей жизни), которая ловко таскала из магазинов словари, и пока она стояла, раскрыв огромную сумку, я сбрасывала в нее книги, одну за другой, следя, чтобы продавщица не застукала нас. Это был второй раз, когда я добралась до Пруста. В самый первый раз я имела дело с очень старым и потрепанным изданием, сильно помятым и подпорченным жучком. Книги были с пометками самого Вирхилио Пиньеры;[71] его преемник-ученик согласился дать их мне почитать после настойчивых просьб и после того, как ему удалось уговорить одного моего приятеля переспать с ним. Жаль, Вирхилио умер, ведь, возможно, он, а не его преемник был бы героем этого гомосексуально-литературного приключения.

Чтение «В поисках утраченного времени» с восхищенными заметками кубинского писателя закончилось тем, что я свалилась с температурой под сорок, с сильным воспалением легких, и меня увезли в больницу. Впечатление от книги было настолько сильным, что я впала в состояние иррациональной перенасыщенности и, обезумев, напрочь отказывалась есть в течение двух месяцев, пока читала, – лишь пила советский чай, в избытке поставляемый дружественной державой. Чай терзал мои почки, не давая им покоя. Я только и делала, что мочилась и читала. Недостаток еды и физических нагрузок ослабил организм. И, даже не выходя на улицу, я подхватила пневмонию и вместе с ней страсть к уединению – прежде всего именно ее, эту приятнейшую и поучительную болезнь.

Но когда я решила распрощаться с карьерой фотографа – в этот переломный момент своей жизни я находилась, к несчастью, далеко от моего города, я была в Париже и в третий раз читала Пруста, переживая кризис славы; мне нужно было вернуться обратно, в мою далекую юность. Я страстно хотела быть хронопом,[72] говоря словами Хулио Кортасара.[73] Лежа на огромных диванных подушках, купленных в «Абитат», закутавшись в одеяло, я вцепилась в книжку воспоминаний служанки Пруста, Селесты Альбаре.[74] Одним махом заглотила ее, а потом купила семь томов недорого издания «Фламмарион» в магазине «Эпиграмма», что на улице Сент-Антуан – я просматривала квартиры, потому что задумала сменить квартал, и этот магазин попался мне по дороге. Там не было лишь первой книги, «По направлению к Свану»,[75] но главное отличие парижского магазина от гаванского в том, что нужно лишь заказать книгу и не придется ждать годами, чтобы получить ее. Продавщица тут же послала заказ в издательство, и через два дня том был у меня.

Я накупила себе сладостей и, закрывшись в мансарде с готическими окнами с еидом на Сену, погрузилась в чтение. Я – читающая невротичка, я не могу сдержаться, едва в поле моего зрения попадается печатный лист. Если я сижу в банке, а служащий вышел проконсультироваться у своего начальника, я пользуюсь моментом и прямо-таки впиваюсь глазами в первый попавшийся документ у него на столе, а если времени вагон, то сую нос в какую-нибудь папку, которая, по сути дела, является объектом профессиональной тайны, и место ей – в сейфе под замком. Я стала читать, с радостью перелистывая страницы и поминутно бросая взгляд на улицу: река походила на зеленую бутылку гуарапо, неторопливые волны подчеркивали ритм фраз. Я читала, и ностальгия по юношеским свиданиям с литературой наполняла слезами мои глаза, и только так я могла выразить свое преклонение перед Гаваной. Есть книги, которые захватывают меня ненадолго, а есть другие, как эта, которые никогда не перестанут брать меня за живое, и дело не в содержании, а в том, что, перечитывая их, я переношусь в свое детство, в те дни, когда я еще без страха смотрела в свое будущее, представляя себя вполне развитым, уверенным в себе и крепко стоящим на ногах человеком, как персонажище одного замечательного фильма «новой волны».[76] К тому же моя беда в том, что я наслаждаюсь грустью, получаю удовольствие от «жестокого реализма»