Кадамбари - [66]

Затем он снова окликнул Махашвету: «А где же теперь Таралика, твоя служанка и подруга, разделившая с тобою горечь лесной жизни и все тяготы подвижничества?» Махашвета отвечала: «Как я уже говорила, один из родов апсар возник из амриты, и в нем в свое время родилась девушка по имени Мадара со сладостными, как нектар, и продолговатыми глазами. Ее взял в жены божественный Читраратха, чьи ноги покоятся на пьедестале из корон всех царей гандхарвов. Плененный несравненными достоинствами Мадары, он привязался к ней всем сердцем и наградил ее титулом великой царицы, который недосягаем для других жен, ставит ее над всеми женщинами гарема и дает право на золотую корону, царский зонт, скипетр и опахало. В наслаждении дарами юности их любовь друг к другу неуклонно возрастала, и со временем у них родилась дочь по имени Кадамбари, истинное чудо и сокровище, средоточие счастья жизни не только ее родителей, но и всего рода гандхарвов, да, пожалуй, и всех существ на свете. Со дня своего рождения она стала моей подругой, разделяла со мной мое кресло, еду и питье и, словно мое второе сердце, пользовалась полным моим доверием и глубокой любовью. Вместе, я и она, учились мы танцам, пению и иным искусствам, проводили детство в играх, подобающих нам по возрасту, и не знали никаких забот. Когда она узнала мою горестную историю, то, полная сострадания, приняла решение, пока я несчастна, ни в коем случае не выходить замуж. И в присутствии своих подруг поклялась: „Если отец, не считаясь с моей волей, вдруг захочет отдать меня кому-нибудь в жены, я непременно покончу счеты с жизнью: умру от голода, взойду на костер, повешусь или отравлю себя ядом“. Слух об этой клятве Кадамбари переходил из уст в уста и наконец через слуг дошел до ее отца, царя гандхарвов Читраратхи. Зная, что дочь его уже вступила в пору цветущей юности, он сильно был озабочен и потерял последний покой. Но ей он не решился ничего сказать: ведь она его единственная дочь и к тому же горячо любимая. Не видя другого выхода и полагая, что медлить уже нельзя, он, посоветовавшись с великой царицей Мадарой, послал ко мне сегодня утром придворного по имени Кширода, который передал мне такую его просьбу: „Махашвета, дитя! Наши сердца и так опечалены тем, что с тобою случилось, а теперь нас постигла новая беда. Только на тебя можем мы уповать: уговори Кадамбари отказаться от своей клятвы“. Из уважения к старшим и из привязанности к подруге я попросила Таралику пойти вместе с Кширодой к Кадамбари и переслала с ней такое послание: „Кадамбари, подруга! Зачем ты печалишь тех, кто и так в печали? Если ты хочешь, чтобы я осталась жить, выполни волю родителей“. А ты, высокочтимый, явился сюда как раз тогда, когда Таралика уже ушла с этим посланием». Так сказав, Махашвета умолкла.

Тем временем взошел месяц, владыка звезд, драгоценный камень в волосах Шивы, который пятном на своем диске словно бы подражал сожженному пламенем горя сердцу Махашветы, или принял на себя мету великого греха смерти молодого подвижника{272}, или сохранил след ожога проклятия Дакши{273}, навеки его зачернившего, и который был похож на левую грудь Амбики, белую от густого слоя золы и наполовину прикрытую шкурой черной антилопы. И когда в великом океане неба мало-помалу всплыл этот песчаный остров, этот кувшин с благовонным нектаром, этот провозвестник сна для обитателей семи миров{274}, этот друг ночных лотосов, размыкающий их бутоны, этот усмиритель женской гордыни; когда, пылая белым блеском, крася в белый цвет десять сторон света, поднялся серп месяца, сам белый, как раковина, и похожий на белый зонт; когда, побежденное ливнем лунных лучей, поблекло сияние звезд; когда из набухших влагой лунных камней заструились по всей Кайласе ручьи воды; когда на водах озера Аччходы увяли дневные лотосы, как если бы лучи луны, напав на них, похитили их красоту; когда пары уток-чакравак замерли в неподвижности и, качаясь на высоких волнах, жалобно зарыдали в разлуке друг с другом; когда прекрасные девы-видьядхары, вышедшие на свидание с возлюбленными и блуждавшие по небу со слезами радости на глазах, с окончанием восхода луны разбрелись кто куда — тогда Чандрапида, заметив, что Махашвета уснула, сам медленно улегся на ложе из листьев. И с мыслью: «Что теперь думают обо мне Вайшампаяна, и бедная Патралекха, и все царевичи моей свиты?» — он тоже заснул.

Затем, когда тьма ночи рассеялась и занялся рассвет, когда Махашвета, поднявшись на скалу, произносила очистительные молитвы, а Чандрапида совершал утренний обряд, внезапно появилась Таралика, которую сопровождал юноша гандхарва по имени Кеюрака. Ему было всего лишь шестнадцать лет, но вид его внушал доверие и поступь его была тверда, как у отяжелевшего от мускуса царского слона. Его длинные ноги были серыми от высохшей сандаловой мази, а тело — желто-розовым от шафрана. Одет он был в легкое платье, скрепленное на плечах золотыми застежками, но не обвязанное кушаком, и потому полы его свободно развевались. У него была широкая грудь, длинные округлые руки и такая тонкая талия, что казалось, он рассечен надвое. Подобно радуге, на его плечи падала сеть лучей от драгоценных серег в ушах, так что казалось — он набросил на себя разноцветную шелковую накидку. Его нижняя губа была нежной, как цветок лотоса, и темной от постоянного жевания бетеля. Ясным взглядом своих продолговатых лучистых глаз он, казалось, высветляет все стороны света, орошает водою цветы, превращает день в луг лотосов. Его лоб был широк, как золотая пластина, и прямые волосы черны, как рой пчел. Воспитанный при царском дворе, он отличался благоразумием и учтивостью манер.