Кадамбари - [19]
Дворцы в городе кажутся холмами, скопленья домов — ветвистыми рощами, щедрые жители — деревьями, исполняющими желания, а сам город — со стенами, расписанными картинами из жизни богов и людей, словно бы вмещает в себя весь мир. Как румяная заря, он озарен блеском рубинов; как поле Куру, он окурен дымом жертвенных костров; как Шива с белыми зубами, он улыбается зубцами башен; как бог Кубера, он бережет богатства; как Хари, он славится храмами; как свежее утро, он пробуждает от сна невежества; как поле битвы, он полон слоновьих бивней; как Шеша над змеями, он царит над землей; как море, он радует мощью; как царская зала, он богат золотом; как Дурга, он дружен со львами;{126} как Адити, он горд своими детьми; как Вишну, он высится над землей; как Астика, покровитель змей, он покровитель благородных семей; как «Хариванша», он полнится хвалою Хари. Хотя этот город изукрашен парчой, но огражден от порчи; хотя живут в нем четыре варны, но жив он одной верой; хотя пленяет своей прелестью, но презирает лесть; хотя временами кажется разным, но не знает розни.
В этом городе на своем каждодневном пути по небу солнце словно бы совершает обряд поклонения Шиве: кони солнечной колесницы, восхищенные сладким пением горожанок на верхних террасах дворцов, сгибают свои выи, а полотнище знамени колесницы клонится книзу. В этом городе солнечные лучи сверкают разными красками: падают на украшенный мозаикой из драгоценных камней пол — и становятся розовыми, как свет зари; на террасы из изумруда — и выглядят темными лотосами; на дорожки из лазурита — и кажутся как бы рассеянными по небесной тверди; на черные клубы дыма от возжиганий алоэ — и словно бы прореживают тьму; на изделия из жемчуга — и словно бы соревнуются в блеске со звездами; на лица широкобедрых женщин — и словно бы целуют распустившиеся лотосы; на хрустальные стены — и словно бы смешиваются с лунным сиянием; на белые полотнища знамен — и словно бы купаются в небесной Ганге; на желтый, как солнце, песок — и словно бы глядятся в зеркало; на окна из сапфира — и словно бы попадают в темную пасть демона Раху. В этом городе яркий блеск женских украшений перекрашивает мглу ночи в золотистый цвет утренней зари, и, обманутые этим блеском, уже не разлучаются пары чакравак{127}, а любовники не зажигают светильников: им кажется, что от пламени их любви полыхает сам воздух. В этом городе, обители трехглазого Шивы, постоянно слышатся крики домашних гусей, и мнится, что это рыдает Рати по сожженному Шивой Каме{128}. В этом городе трепещущие от ветра шелковые стяги кажутся руками, которые по ночам простирают вверх дворцы, чтобы стереть с луны пятна и помочь ей в соперничестве с лицами-лотосами женщин Мальвы. В этом городе месяц словно бы спускается с неба, покорный любви к красавицам, чьи лица он разглядел на верхних террасах дворцов, и катится по зеркалу мостовых, выложенных дорогими камнями и прохладных от сандаловой воды. В этом городе тысячи попугаев и скворцов, пробуждаясь на исходе ночи, радостно приветствуют утро, но их громкое пение и клекот пропадают втуне, ибо их нельзя расслышать из-за мелодичного звона женских браслетов и протяжных, сладких, как нектар, криков ручных цапель. В этом городе только пламя светильников не знает покоя, легковесны только одежды, бьют только в барабаны, разлучаются только пары чакравак, проверяют только вес золота, трепещут только флаги, избегают света только ночные лотосы, притупляется только оружие. Что тут еще говорить! В этом городе живет тот, чьи ноги обласканы блеском драгоценных камней в коронах склонившихся перед ним богов и асуров; кто острым своим трезубцем сразил могучего демона Андхаку; на чьей голове сияет месяц, отполированный ножными браслетами Гаури; чья грудь осыпана пеплом сожженной Трипуры; к чьим стопам соскользнули браслеты Рати, когда она, оплакивая гибель Камы, протянула к нему с мольбою руки; в чьей яркой, как языки пламени в день гибели мира, копне волос струится небесная Ганга — в этом городе живет, пренебрегши привычкой к Кайласе, сам благой Шива, зовущийся Махакалой.
