Качество жизни - [20]

— Как ты думаешь? — спрашивает он меня, закончив свою речь (я догадываюсь о смысле вопроса).

Отвечаю осторожно:

— Надо бы все взвесить.

Щирый, с трудом усмиряя голос (дело все-таки келейное), изумляется, негодует и, кажется, грозит пойти в другое место с этим предложением. Костик пугается, поднимает руки, смотрит на меня почти умоляюще.

— Да нет, — говорю я. — В принципе, думаю, стоит согласиться. Но некоторые пункты все-таки оговорить отдельно.

Щирый хлопает ладонью по бумагам: о чем речь, тут основное, а некоторые пункты — всегда пожалуйста, в любое время!

Костик ставит свою подпись.

И я ставлю свою подпись. Так Щирый захотел. Я глянул на Костика, он кивнул: подписывай, это бумажка особая, на ней — можно.

Так я превращаюсь из человека, который в курсе, в человека, который ставит подпись. Большая разница.

Приступ кончился неожиданно, как и начался: прощаясь, Щирый начал рассказывать анекдот. Я понял охальную фразу, которой он венчался, а потом и все остальное: Щирый рассказал еще три или четыре анекдота.

— Дай-ка еще раз посмотреть, — сказал я Костику, когда мы проводили Щирого.

— Обойдешься, — сказал он, засовывая бумаги в сейф. — Некоторые документы лучше сразу забыть. Но помнить! — поднял он палец.

И поэтому я о содержании этих бумаг узнал гораздо позже.

10

Вечером я позвал друга Мокшина, чтобы напиться с ним и рассказать о том, что со мной происходит. Но, пока собирался, он вдруг сам пустился в излияния:

— Хочешь, скажу тебе всю правду? Никому не говорил, учти. Почему я ушел из спортивной ходьбы? Почему не женат? Почему только на север летом уезжаю, каждое лето, ты заметил?

— Заметил.

— Рассказать?

— Расскажи.

— У меня аллергия на собственный пот.

— Это бывает?

— Бывает. Мама за мое здоровье боялась. Форточки наглухо закрывала и постоянно лоб щупала. Не вспотел ли. Больше всего этого боялась. Я злился. Не понимал, что материнское сердце чуяло, откуда мне беды ждать. А с подросткового возраста сыпь замучила. Под мышками, в паху, а иногда везде. В аллергологический центр возили, исследовали. Долго ничего не могли понять. Я уже вырос, ходьбой начал заниматься, сначала ничего не было, организм, наверно, перестраивался. А потом опять началось. Опять всякие центры, клиники. А один старичок, простой терапевт, никакими анализами не интересовался, только поспрашивал. И посоветовал: попробуй не потеть. Так оно и выяснилось.

— То есть стоит тебе…

— Вот именно! Стоит вспотеть — сыпь. Ну, если не очень обильно, то еще ничего. А если настоящий пот — все, сыпь. Ты пей.

— Сам пей. Вечно отлыниваешь. Вспотеть боишься? Значит — и Прибалтика, и все остальное…

— В Прибалтике прохладно. А работа у меня теперь такая, что потеть не приходится. Машина с кондиционером. Квартиры показываю только с лифтом, никаких пятиэтажек!

— А при чем женитьба?

— Семья — это неизбежный пот. Дети, хозяйство. Гвоздь забить — вот и пот.

— Ясно. А с женщинами?

— Там пота нет. Я нежен и медлителен. За это и обожают.

— Да…

— Что да? Ты хотел своими симптомами похвастаться, а у меня, как понимаешь, вся жизнь — симптом.

— От этого не умирают.

— Неизвестно. Я себя все чаще плохо чувствую. Ладно, хватит о грустном.

И Мокшин в виде анекдота рассказал о трудном клиенте, какой-то административной шишке провинциального масштаба.

— Они все сейчас этим увлеклись: квартиры в Москве скупают. Или детей селят, или вообще квартиры пустые стоят. Деньги вкладывают. Или столичную старость себе готовят.

«Столитьную», сказал Мокшин. У него странный дефект речи: «ч» звучит как «ть». Другие шипящие тоже мягче, но все-таки без явных искажений.

— Этот тюдак, — рассказывал Мокшин, — отень интересно понимает престижность. Показываю ему дом, тюдесный дом на Ленинском, до Воробьевых гор пятнадцать минут пешком, тего ж больше желать? А он спрашивает: «Кто тут живет?». Я: «В каком смысле?». — «Из знаменитостей кто тут живет?». Оказывается, два его приятеля, губернаторы Пензы и Самары или Сызрани и Тамбова, не помню, купили квартиры в домах, где у одного артист А. живет, а у другого поп-певитька Б. Вот и мой клиент хотет, тьтобы обязательно кто-то жил из знаменитостей! Представляешь дурака? Ну, нашел я ему такой дом, на Сухаревке, там артистка эта, тьфу ты, сам уже фамилию забыл, ну, в фильме этом играла, — и Мокшин назвал телевизионный многосерийный фильм про колхозную жизнь тридцатилетней давности. — А он говорит: «Нет, это не знаменитая!». Хорошо. Тратю время и кровные денежки, покупаю у пиратов компьютерный диск с адресами и телефонами всех московских знаменитостей, живых и мертвых, узнаю, где тьто продается, нахожу дом, в котором жили в разное время Гиляровский, Дзига Вертов, а сейтяс живет М., - Мокшин назвал фамилию очень хорошего и очень известного писателя. — Так это тютело меня спрашивает: «А это кто?». Зато сегодня сам приволок меня в один дом, захлебывается от радости и критит, тьто тут В. живет! Ты знаешь В.?

— Нет.

— В., деревня, великий эстрадный имитатор, певец, пародист, хохмать и все такое! Вся страна знает.

— Я не знаю.

— И я не знаю. Но он хотет тут квартиру. И он ее полутит. И я ему даже не скажу, тьто отопление в этих домах дрянь, тьто последний ремонт был сорок лет назад, а нового не предвидится! Он хотет — он полутит!