К ясным зорям (К ясным зорям - 2) - [3]

И даже беднейший отработчик у кулака, может, впервые за сотни лет, почувствовал человеческое достоинство, и теперь уже его никогда, никогда не загонят в ярмо. И это - главное. Родился свободный человек. А возможно, и личность. И дальнейшее ее развитие - в осуществлении кооперативного плана. Я верю в него. Иначе как жить? Иначе баланы да прищепы, эти сельские вурдалаки, снова начнут высасывать живую кровь из народа.

- Ох, какой вы, Иван Иванович!.. Какие слова!..

Так мы беседовали, а наши ребята шли впереди в паре. Тропинка была узенькая - на одного, поэтому Виталик уступал место Кате и протаптывал валенками новую тропинку: настоящий кавалер, суровый, но учтивый.

Разговор их протекал, видимо, очень живо, - Катя совсем невоспитанно размахивала руками, словно плыла, а то вдруг начинала шевелить сведенными - пальцы к пальцам - перчатками, будто переговаривалась с немым. Зато Виталик рубил рукой, как оратор, - здесь была железная логика убеждения, ради которого пойдешь и на крест, мужская солидность, не признающая никаких сантиментов.

Не убеждал ли мой сын Катю вступить в ряды юных спартаковцев-пионеров, отрекшись загодя от своих родителей?

По поводу приезда Виталика в тот же день мы созвали гостей. Пригласили Нину Витольдовну, беженку Ядзю Стшелецку, которая до недавнего времени жила у нас (как приемная дочка), нашу соседку Софию с мужем и еще фельдшера - у него жены не было. Евфросиния Петровна хотела было пригласить и отца Никифора с матушкой - с попадьей у нее то ли "интеллектуальная", то ли кухонная дружба, - но я встал на дыбы: это бы насмерть обидело нашего воинствующего безбожника. Я предложил Ригора Власовича Полищука, председателя сельсовета. Теперь воспротивилась любимая жена - не бывать этому!

- С Ядзей нашей гулял, гулял, а замуж не берет, так пускай он якшается со своей беднотой!..

Всех наших гостей, кроме фельдшера Диодора Микитовича Фастивца, вы уже хорошо знаете. А эскулап прибился к нам, в Буки, недавно. Так если услышите от кого-либо: "Каналия" - это про Диодора Микитовича. Этим нежным и звучным словом обзывает он своих пациентов, а те, по простоте душевной, его. А разница между ними та, что Диодор Микитович - человек образованный, окончил военно-фельдшерскую школу, и если говорит про больного: "Живучий, каналия!", то имеет в виду невесть что, а когда мужик о нем: "И живет же, каналия!", то думает бог знает что.

Лечит Диодор Микитович с умом, никто у него, кроме как по воле всевышнего, не умирал. Раны засыпал йодоформом, а вообще давал аспирин, английскую соль, а кому - так и просто сладенькую водичку. Лучше всего помогала последняя. "Придешь, выпьешь, помолясь богу, и все пройдет. Токо гляди мне - три раза у день опосля еды. И чтоб ни-ни другого чего!.. Живучие, каналии!.."

Сам Диодор Микитович только, вероятно, и пил что сладенькую водичку, потому как, несмотря на свои шестьдесят, выглядел молодо, был румяным и без единой морщинки. Голову брил - "для прохладности", усы красил - под носом черные, а на кончиках рыжие, глаза острые, блестящие, татарские.

Больных лечил прямо в приемной. Выйдет, а там уже душ двадцать. Позовет санитарку, та вынесет ящичек с пузырьками и баночками, и Диодор Микитович тычет пальцем в каждого, а другою рукой наугад нащупывает пузырек.

- Тобе, Дарья, вот ето, а тобе, Агапья, вот ето, да что там долго балакать, разбирайте сами усё из аптеки, а приношения складывайте на стол. А ты, Явдокия, - это уже к санитарке, - гляди, чтоб второю рукой не брал, что положит первой! Каналии!..

Интеллигентную публику, то есть всех, кто когда-либо закончил хотя бы двухклассное министерское, и обоих лавочников - Тубола и Меира - Диодор Микитович лечил по-иному. Для них он не жалел даже своего стетоскопа: "Дышите, не дышите!"

Мы с женой старались не попадать в руки Диодора Микитовича. А в гости позвали, потому что у него, говорят, неплохой баритон и он хорошо затягивал малороссийские песни. Когда случалось у кого-нибудь петь о том, как были у кума пчелы и наносили меду, в выразительнейших местах, где: "тундилили, тундилили, ме-ге-еду!" - глаза у Диодора Микитовича едва не вылезали из орбит и он ревел уже басом, а пламя в каганце трепыхалось, как крылышко умирающей бабочки.

А когда случалась какая-нибудь жалобная, то закрывает глаза, пока поет, а затем долго сморкается в клетчатый платок и плачет: "Ну и поють же, каналии!.. Ну, такой никудышной народ, но поють же, ах, как поють!.. Каналии, да и токо..."

Но еще больше тешил всех Диодор Микитович своим поэтическим талантом. Была у него толстая тетрадь в клеенчатом переплете, а в ней - что ни страничка, то шедевр. Заголовки выведены цветными карандашами, на полях цветочки, а стихи все "на мотив" и "в рифму":

Что ж, каналья, ти спишь,

Ить весна на дворе,

И суседи твои

Косють рожь на горе...

- Вот складно, - не без гордости говаривал Диодор Микитович, - как у Кольцова. Только у него не так чтоб... А у нас в рифму...

Когда усаживались за стол, Диодор Микитович немного рассердился, из-за того что муж Софии Степан облюбовал себе место рядом с Ниной Витольдовной, которую мы посадили в красном углу.