К ясным зорям (К ясным зорям - 2) - [2]

- М-да... - сказал я. - В чем-то Катя, кажется, права...

- И еще, - склонила головку набок девчушка, - эти "очень хорошо" не всякий может иметь. У некоторых учеников голова болит, а некоторые не наеденные. А у других нет сапог в школу ходить...

- А некоторые и ленятся!.. - докончила Нина Витольдовна.

Катя сделала совсем неприличное движение - будто вытирала нос о шубку матери, а на самом деле - спрятала лицо. А когда повернулась к нам, клюнула воздух и произнесла:

- И потому вовсе не нужно хвалить образцовых учеников, а то они совсем задаваками станут! - и повела бровью, которая, как и у матери ее, чем-то напоминает синусоиду переменного электрического тока.

Ах ты чертенок!.. Ах ты... Я уже и не знал, как мысленно отругать чернокосую и синеокую свою невестушку. Боже ты мой, пропадет наш Виталик ни за что ни про что!.. Но не буду отговаривать сына от женитьбы на этой жалящей особе, пусть будет во всех обстоятельствах мужчиной и заставит уважать себя - за рассудительность, за ум, за стоическое спокойствие даже в то время, когда тысячи слов-жал впиваются в твое уязвленное самолюбие!

Я так разволновался, что не услышал приближения поезда. И когда Евфросиния Петровна слегка толкнула меня локтем - смотри, мол, смотри! - я сначала услышал свисток кукушки, а потом и увидел зеленую ящерицу с черной головой.

Поезд остановился. С шипением выпуская пар, паровозик был похож сейчас на испуганного коня, который пятится с санями и вот-вот понесет.

Только в одном вагончике открылась дверь, и, побледневший от радости, Виталик прыгнул со ступенек, и в его фанерном баульчике затарахтели какие-то мальчишеские вещи: может, там были стреляные гильзы, может, лупа без ручки, может, самопал, начиняемый спичками, но то, что там обязательно должен быть оловянный пугач, я знал наверняка, потому что сам купил его сыну за серебряный рубль.

Мы с Евфросинией Петровной ждали объятий. Но сын наш был уже солидным мужчиной. Он только гордо пропустил сквозь зубы: "Здравствуйте!" - в сторону Нины Витольдовны, Катю он, казалось, не заметил совсем, а к нам подошел молча, сбил свою буденовку на затылок и произнес лишь: "Ф-фу!" Серо-коричневая шинель из офицерского сукна - бывшая моя фронтовая, которую перешил Ефраим с Водопойной улицы, дополняла его воинственный вид.

- Ну, пошли! - сказал Виталик и ринулся в сугроб, прокладывая новую тропинку.

- Виталик, - окликнул я, - ты же не поздоровался с мамой, со мною. И даже - с Катей.

- Разве? - сын смутился. Взглянув на юную Бубновскую, он протянул: А-а!.. - Затем пробурчал: - Так ты совсем замерзла!.. - А нас укорил: - И к чему брать детей в такую холодину!..

А и правда, к чему было брать детей?..

- Ну как, все в порядке? - не выдержал я.

- Конечно, - ответил сын, и я был благодарен ему за лапидарность стиля.

Катя чувствовала себя скверно. Подбежала к Виталику и снизу вверх заглянула ему в лицо:

- Ну как же, как? Неужели тебе нечем похвалиться?

- Ты любопытна, как любая женщина, - мудро изрек сын. И перевел разговор на другую тему: - А вы не штурмовали бастион? Перед рождеством?

- Какой ба... стион?

- Ну, бастион тьмы - церковь? А мы, юные пионеры-спартаковцы и комсомольцы, штурмовали! Выстроились за оградой и, когда все выходили из церкви, пели свое. Ты не знаешь?

Долой, долой монахов,

раввинов и попов!

Мы на небо залезем,

разгоним всех богов!

- Не знаю, - сказала Катя. - И зачем было вам идти туда? Пускай бы себе...

- Ничего ты не понимаешь. Мы - воинствующие безбожники. Значит, должны бороться! Должны, спрашиваю?..

Против такой железной логики Катя была бессильна.

- Ну, должны...

Они шли уже рядом. Это было хорошей приметой. За детьми медленно, тихонько посмеиваясь, двигались и мы, взрослые.

- Меня немного пугает Виталик, - это Нина Витольдовна. - Очень рано он вступает в борьбу. Вот так, не имея еще никаких внутренних убеждений, безоглядно ринуться в политику...

- А я завидую ему. Блажен, кто верует. Блаженны одержимые. Которых не терзают никакие сомнения.

- Вера в том, чтобы преодолеть сомнения.

- Но сейчас некогда сомневаться. У большевиков работы по горло. Они реалисты и, думаю, уже убеждают нас в этом. Вы посмотрите, как падает индекс золотого рубля тринадцатого года. Прежде был двести новых рублей, а сейчас - читали - сто сорок. И пойдет, и пойдет книзу! А это уже - после окончательной победы на фронтах - значит очень много... Я часто спрашиваю себя: а что же изменилось у нас, в Буках, за пять лет после революции?

А что вообще может измениться в жизни за такой короткий, по моему мнению, срок?

Однако ой как много нового!..

И дело даже не в том, что ваш, Нина Витольдовна, свекор Сергей Львович лишился усадьбы и власти. Не в том даже знамение времени, что подрезали крылышки кулачью, ограничили его аппетиты и возможности, - ведь у большинства богатых мужиков наймиты и отработчики до сих пор еще остались, хотя появились и Рабземлес, и тому подобное.

И не в том даже улучшилась доля крестьянина, что от продразверстки перешли к свободной торговле хлебом и к продналогу.

А в том все дело, что бедный и средний крестьянин наконец-то наелись досыта хлеба и поверили в советскую власть, признали ее за свою и прониклись сознанием, что сотрудничество с ней идет на пользу не только всем, но и им самим.