К востоку от полночи - [12]

Увлекшись, Оленев составил рецепт вещества на понятном языке, рассчитал пропорции, выписал кое-какие химические формулы и как-то, недолго думая, показал листки Грачеву.

Грачев был человеком необыкновенным по своей увлеченности любимым делом. Почти все врачи отделения скорее отбывали неизбежную повинность в больнице, ибо знали — работа есть работа, никуда от нее не денешься, и честно отрабатывали свои часы, тогда как мысли их были заняты неизбывными личными проблемами: машинами, дачами, детьми, одеждой и всем тем, из чего, как им казалось, и складывается жизнь.

Матвей Степанович Грачев был аскетом. Он не пил, не курил, и, хотя был женат и растил сына, но точнее сказать, сына воспитали жена и его мать, а он сам был полностью освобожден от суеты житейских забот, и только наука, только реанимация занимали его полностью, до конца, до последней точки. Он вечно генерировал невероятные идеи, быстро схватывал все передовое, что создавалось другими врачами, и сразу же модифицировал методики, усложнял или упрощал их, вводил свои, совершенно неожиданные, практиковал такие методы, которые приводили в возмущение рядовых врачей, ибо не укладывались ни в один из канонов устоявшейся за десятилетия науки.

Скользнув взглядом по листкам, Грачев сначала хмыкнул, тут же обозвал все это ерундой, но потом, словно делая услугу, пролистал, прочитал, вернулся к самому началу, удивленно поднял бровь и спросил Оленева:

— Ты где это взял?

— Да так, один чудик раскопал в старых тибетских рукописях, — слукавил Юра, зная приверженность Грачева к восточной медицине. — Покажи, говорит, своим светилам, может, сгодится.

— И где же все это раздобыть?

Оленев тут же понял, что Грачев попался на крючок, теперь вся его энергия пойдет на добывание веществ, чтобы проверить рецепт на практике.

— Кое-что найти очень просто. Это наши родные травы, но некоторые растут в горах Тибета. Минералы, наверное, можно найти у геологов, а вытяжки из насекомых и змей нетрудно сделать в нашей лаборатории. Кое-какие вещества придется синтезировать. Как видите, пустяки.

— Это надо проверить! Я оставляю тетрадь у себя, Юра. Ты, разумеется, не против?

Оленев усмехнулся и пошел дочитывать очередную книгу в укромном кресле ординаторской. Грачев развил бурную деятельность. Недосыпая, порой не возвращаясь домой из лаборатории, скрупулезно руководствуясь рецептом, используя в то же время современную аппаратуру и последние достижения биохимии, он выделил из «пилюли бессмертия» именно то вещество, которое делает обратимыми процессы в умирающем организме, что ранее считались необратимыми раз и навсегда.

— Черт побери! — кричал он, бегая по лаборатории от одного гудящего аппарата к другому. — Это же так просто! Клетки организма впадают в анабиоз, потребление кислорода падает до минимума, меняется кислотно-щелочное равновесие, и даже электролиты прекращают переход через межклеточную мембрану. Это же равносильно глубокой гипотермии, даже более того — это почти смерть, но еще не смерть, еще можно обратить вспять все обменные процессы! Ведь это не наши хваленые шесть минут клинической смерти, а почти час, больше, чем час...

Грачев потрясал колбой, в которой бурой маслянистой жидкостью поблескивала какая-то гадость, явно не подходящая для умирающих больных. Оленев сидел в уголке лаборатории, попивал чаек, усмехался. Он уже давно вычислил формулу вещества и теперь только подсчитывал ошибки Грачева, допущенные при синтезе. Их накопилось более чем достаточно.

— Ничего у вас не получится, — сказал он. — Эта ерундовина убьет первую же собаку.

— Не убьет! — говорил Грачев, сверкая глазами пророка. — Кто у нас сегодня лежит в палате?

— Вас коллеги разорвут на мелкие кусочки. Помните, как вы вводили мумие в вену?

История была примечательная и давно вошла в ранг легенды. Тогда Грачева и в самом деле чуть не растерзали. Мумие не признавалось медициной, а вводить его раствор в вену, кажется, вообще, еще никто не додумывался. Кроме Грачева, разумеется. Объединенными усилиями его оттащили от койки больного, которого он хотел бы спасти, тогда он закатал рукав халата выше локтя и, бледный от бешенства, сам вкатил себе в вену кубиков пять настоя мумие. Ничего с ним не случилось, но случай оброс мифологическими подробностями от судорог и пены на губах Грачева до появления у него телепатических способностей.

— Давайте уж сначала на собаках, — мирно посоветовал Оленев. — Или на морских свинках. Одолжите у Чумакова.

Грачев тут же взвился и исчез из лаборатории не то ловить заблудших псов, не то вымаливать свинок у Чумакова.

Оленев посидел в опустевшей лаборатории, выключил, не торопясь, все аппараты, аккуратно загасил сигарету и записал на листке бумаги формулу вещества, чистого, свободного от случайных примесей. Потом он нарисовал ряд технологических схем для переработки сырца и оставил на столе у Грачева.

Он мог без боязни сделать все это, потому что слишком хорошо знал своего руководителя. Грачев все идеи сотрудников автоматически считал своими и, увидев формулу, тут же объявлял, что сам вычислил ее.

А Оленев с насмешливой печалью догадался, что дедушка, живущий у Чумакова, давно знаком ему, и недаром старик искал то пилюлю бессмертия, то тайну сотворения Вселенной...