К востоку от Берингова пролива - [57]
Стоящая на отшибе длинная «полубочка» из гофрированного железа — нечто вроде островной гостиницы — на этот раз была отдана нашей экспедиции. Одна из трех небольших комнат в ней досталась Вадиму Сергеевичу и мне, и ее сразу заполнили клубы табачного дыма: мой спутник курит «Беломор» без перерыва, папиросу за папиросой.
Школа в Мекорьюке только начальная, работают в ней два учителя — Эрни Августин, по совместительству заведующий школой, и его жена Бэтти. Эрни — гаваец, Бэтти — коренная американка со Среднего Запада страны. Оба они молоды, им меньше нем по тридцать, и оба только начинают свою педагогическую карьеру.
Эрни и Бэтти первыми из островитян пригласили нас в гости. Ужинали мы в их учительской квартире, а затем перешли в школьный зал, где к тому времени уже начиналось кино.
Эрни, если судить о нем по первому впечатлению, вполне приспособился к жизни на Крайнем Севере. Когда я увидел его в первый раз, он показался мне типичным эскимосом. В нарядной парке из нерпичьего Меха, в расшитых бисером камиках, небольшого роста, смуглый и черноволосый, немного узкоглазый, он стоял вместе с другими островитянами у загона овцебыков и о чем-то оживленно толковал с соседями. Однако в душе он оставался гавайцем. Как признался сам, он сильно тосковал по своей далекой родине и, Видимо, столько чувства вкладывал в рассказы о ней, что Гавайями «заболели» и нунивакские школьники. Почти все они загорелись желанием побывать там на каникулах, конечно, вместе с учителем, а теперь зарабатывали на эту поездку деньги.
Школьники заключили договор с конторой по прокату кинофильмов (раньше в Мекорьюке кино не было) и Взяли, тоже напрокат, электропечь для поджаривания зерен кукурузы (поп-корн, или просто корн, хрумкают В Америке всюду, как у нас лузгают семечки). Посторонних на Нуниваке бывает не так уж много, поэтому основные покупатели билетов в кино и жареной кукурузы — родители юных бизнесменов, отдаленная родня или знакомые. Однако на деловых взаимоотношениях это не сказывается. Кассир в кино — девчушка лет десяти. Она очень серьезна, у нее, как у заправской кассирши, синие нарукавники, перед ней металлическая касса с отделениями для каждого сорта монет. Электропечь, похожую на бочку (одни части ее прозрачны, другие никелированы) обслуживает целая бригада. Один из мальчишек загружает в нее кукурузу, другой расфасовывает готовую продукцию. Отточенными, профессиональными движениями он насыпает в фирменные пакетики вздувшиеся от жара румяные зерна. Несколько мальчишек и девчонок разносят подносы с Пакетиками, протискиваясь вдоль рядов, получают деньги, деловито отсчитывают сдачу.
Вечером, после кино, несколько ребят («казначеи», — пояснил Эрни) с сосредоточенными лицами подсчитывали выручку, раскладывали по кучкам мелочь и бумажки. Деньги они хранят в Бетеле, открыли счет в банке. В общем-то почти весь доход поступает из родительских карманов, но и школьники, и учитель (похоже, и родители школьников тоже) горды. На путешествие зарабатывают сами!
Однажды нас пригласил к себе на чашку кофе Ричард Дэвис. В домике его было тесновато, но. прибрано, чисто. Жена Ричарда зарабатывает тем, что время от времени вяжет по заказам одной из фирм женские шарфики и шапочки из шерсти овцебыка. Шерсть И рисунки будущих изделий ей присылают по почте. Сейчас у нее несколько заказов, и она вяжет не отрываясь. Поэтому угощает и развлекает гостей только хозяин. Он испек кекс (для этого нужно было лишь поставить в духовку запаянный в станиоль полуфабрикат), разливает по чашкам кофе.
На гвоздике в комнате висит какое-то непонятное приспособление или инструмент — дощечка с несколькими отверстиями и привязанная к ней на толстой нитке палочка. В палочку вделано птичье перо. Ричард замечает мой интерес, снимает предмет с гвоздика. Оказывается, это игрушка. Палочку нужно подбросить так, чтобы, падая, она воткнулась в одно из отверстий. Попадания в разные отверстия дают игроку разное количество очков.
Разговор заходит об обычаях нунивакских эскимосов.
— Многое уже забыли, да и остальное помнят только старики, — говорит Ричард. — Вот, например, наши эскимосские игры. Их было много. Ночи у нас зимой длинные, и, чтобы скоротать время, мы часто собирались вместе, пели, плясали, играли. Теперь молодежь, если заработает десяток-другой долларов, норовит поехать в Бетел, оставить свой заработок в салуне. И играли не только дома, но и на улице, — продолжает он свой рассказ. — Например, в футбол. Но это пока на Нуниваке было несколько поселков и жило гораздо больше людей. Для нашего футбола тоже был нужен мяч, его делали из тюленьей кожи. Годилась в шкура, снятая с тюленьей головы, ее набивали сухой травой или оленьей шерстью. А играли так. Мяч клали посередине между двумя поселками и старались пригнать его ногами в чужую деревню. Играть могли все — мужчины и женщины, старики и дети. Сражение длилось иногда несколько дней подряд, пока какая-нибудь сторона не победит. Побежденные зато должны были хорошо угостить своих соседей. Конечно, во время пира они не забывали и о себе.
— Но теперь мы все живем в Мекорьюке, и в футбол нам играть не с кем, — заключает хозяин.
