К вопросу о пришельцах - [16]
На секунду привстал сидящий рядом с Огнышевым моложавый мужчина:
— В целях осуществления более глубокого эксперимента в кино — чтобы не ограничиваться полумерами в деле ускорения внедрения всего нового — на роль главного оператора фильма утвержден наш работник Молотобойцев, сделавший отличные снимки на юбилее управляющего.
— Но позвольте, — словно очнулся от шока Малюков-Меньшиков и торопливо заговорил — Позвольте, но с оператором Сигизмундовым я снял шесть фильмов. Мы с ним понимаем друг друга с полувзгляда. А с другим человеком… Не знаю, смогу ли я сработаться с ним?
— Мы склонны думать так же. Поэтому отозвали из отпуска руководителя главковского хора ветеранов. Он должен завтра подъехать. И можете быть уверены: с ним Молотобойцев сработается.
…Режиссер Малюков-Меньшиков больше не экспериментирует в кинематографе. Теперь он все делает самым традиционным образом. Так надежнее.
БРОНЯ КРЕПКА
…Один тут, выползая из моего кабинета, пролепетал: мол, не дошла до вас еще перестройка, а дойдет, говорит, тогда завертитесь как змеи ползучие… И он туда же. Теперь ведь на каждом углу: «Перестройка! Перестройка!» Как будто дефицит какой-то выбросили. А чего кричать-то? Перестраиваться? Да, пусть перестраиваются! Те, которые строили, строили, строили, а оказалось, что не то и не так построили. Пусть перестраиваются. А чего таким, как я, перестраиваться? Ну что нам перестраивать, если мы строить-то никогда не строили? Поэтому, когда я услыхал про перестройку, сразу понял, что я уже готов, как пионер. Я всегда готов. Завтра услышу: подстройка! — в один миг подстроюсь! Послезавтра крикнут: ломка! — да ради бога, я уже наломал!
Но смотрю я на людей и вижу все чаще среди них странных каких-то. Ну таких, которые за эту самую перестройку рады горло перегрызть кому угодно. Нет, я тоже «за», я — всегда «за». Но я за тихую такую перестройку, спокойную, не во вред человеку, и стало быть, себе не во вред.
А эти — прямо рвут и мечут. Требуют, чтобы все мы крутились как белки в колесе, чтобы все вокруг нас крутилось, вертелось — не просто шумело, а чтобы результат налицо. И польза общая чтоб видна была воочию. А не на бумаге, под микроскопом. И вот за это они нервов, здоровья, жизни порой лишаются, а все равно — самим спокойно не живется и других тянут. Но нас, других, не так-то легко затянуть. Мы крепкие. Закаленные. Мы десятки лет закалялись. Броня у нас уже. Они о нашу броню очень даже просто инфаркты с инсультами получают. Броня крепка, а эти неугомонные все активнее ее на прочность испытывают. И даже пробить норовят. Поживем — увидим. Увидим, что крепче: их перестройка или наша броня?
Приезжает тут к нам представитель завода с соседней республики. Чтобы продлить договор о наших поставках на будущий год. Я глянул на него и сразу понял — из этих… Не успел порог переступить — и пошел, и поехал: сейчас, говорит, в век перестройки, работая в новых условиях… теперь поставщики свои планы по заказам потребителей формируют: делают то, что требуется, а не то, что им проще… И все новое, и современное, и совершенное…
— Правильно, — говорю, — рассуждаешь. О самофинансировании слыхал? — спрашиваю.
— А как же! — отвечает. — Я,— говорит, — ратую за самофинансирование, полный хозрасчет. Это так необходимо, так необходимо, — говорит, — ну просто жутко необходимо…
— Мы тоже, — перебиваю я его, — это самофинансирование хорошо уяснили: если сами себя не сфинансируем, будем лапу сосать. Дядя нынче ничего не даст.
— Правильно, — говорит. — Для этого и затевалась реформа, — шпарит он газетной передовицей.
— Вам, — говорю, — прокладки нужны восьми видов?
— Уже десяти, — уточняет он.
— Очень хорошо, — говорю.
— А вот кувалд ваших нам больше не надо, — говорит. — Нам они и в прошлом году не нужны были, да вы их нам навязали. А теперь, сами понимаете, хозрасчет — это все по карману бьет, на себестоимости сказывается.
— Это мы понимаем, — говорю. — С пустым карманом и мы не можем жить. Так что, — говорю, — получите ваши прокладки вместе с десятком линий.
— С какими еще такими линиями? — вопрошает он.
— Да, — говорю, — сами понимаете, перестраиваемся: полуавтоматические линии.
— А чего они делают? — спрашивает.
— Известно дело, чего, — отвечаю. — Кувалды они, естественно, делают. Мы свой профиль не меняем — прокладки и кувалды.
— Да побойтесь бога, — взмолился он. — Зачем нам линии по производству кувалд? У нас фабрика по изготовлению пуговиц. Пластмассовых.
— И прекрасно, — говорю. — Вам прокладки нужны? — спрашиваю.
— Нужны! Очень нужны! Без прокладок у нас прессы стоят. Пуговицы не штампуются. Но…
— Раз прокладки нужны, значит и линии по изготовлению кувалд пригодятся.
— Нет! — закричал он. — Только не это!!
— Ладно, — говорю, — мы всегда идем навстречу заказчику— раз не хотите с нами работать, ищите себе другого поставщика. А вместо вас мы включим в свой план фабрику по производству… щеток.
— Нет!!! — истошно завопил он. — Только не это! Только не смертный приговор. Все что угодно…
И дрожащей рукой подписал договор.
И уже потом, когда, держась за сердце, вываливался из кабинета, бормотал себе под нос:
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.